могу я попробовать их сейчас?
Доктор рассмеялся:
– Значит, тебе эта идея по душе? Нет, боюсь, что нужно немного подождать. А ты должен постараться быть храбрым мальчиком, и тогда быстрее поправишься.
– Благодарю вас, – вежливо сказал Вернон. – Конечно, сейчас я еще не очень хорошо себя чувствую. Не могли бы вы забрать из кровати эту странную штуку? Тогда мне будет удобнее.
Но оказалось, что странная штука называется «рама» и что убрать ее нельзя. К тому же Вернон не мог двигаться в кровати, так как его нога была привязана к длинной деревяшке. Выходит, иметь сломанную ногу не так уж приятно.
Нижняя губа Вернона слегка задрожала. Но плакать он не собирался. Большие мальчики не плачут – так говорила няня. Он очень скучал по няне – ему были необходимы ее утешительное присутствие, ее всемогущество, даже ее крахмальная чопорность.
– Няня скоро вернется, – сказал доктор Коулс. – А пока за тобой будет ухаживать сиделка – ты можешь называть ее няня Франсис.
Вернон молча разглядывал сиделку. Она тоже была накрахмаленной, но гораздо меньше няни и худее мамы – такой же худой, как тетя Нина.
Однако, встретив спокойный взгляд ее спокойных глаз – скорее зеленых, чем серых, он, как и многие другие, сразу почувствовал, что с няней Франсис «все будет как надо».
– Мне жаль, что ты плохо себя чувствуешь, – заговорила она. – Хочешь апельсинового сока?
Подумав, Вернон согласился. Доктор Коулс вышел из комнаты, а няня Франсис принесла апельсиновый сок в очень странной на вид чашке с длинным носиком, из которого, как выяснилось, нужно пить.
Это насмешило Вернона, от смеха ему стало больно, и он умолк. Няня Франсис предложила ему поспать, но Вернон заявил, что спать нисколечки не хочет.
– Тогда и я не буду спать, – сказала сестра. – Интересно, ты сможешь сосчитать, сколько ирисов на этой стене? Ты будешь считать с правой стороны, а я – с левой. Ведь ты умеешь считать, не так ли?
Вернон с гордостью заявил, что умеет считать до ста.
– Это очень много, – заметила няня Франсис. – Тут едва ли наберется сотня ирисов. По-моему, их семьдесят девять. А ты как думаешь?
Вернон предположил, что ирисов пятьдесят. Ему почему-то показалось, что больше их быть просто не может. Но как только Вернон принялся считать, его веки смежились сами собой и он заснул…
Шум… Шум и боль… Вернон, вздрогнув, проснулся. Он чувствовал жар и боль в ноге. Шум становился все ближе. Такие звуки всегда были связаны с мамой…
Майра ворвалась в комнату словно вихрь. Ее накидка развевалась позади. Она походила на большую птицу и как птица кружила над ним.
– Вернон, дорогой мой, что они с тобой сделали? Какой ужас! Бедное дитя!
Она заплакала, и Вернон тоже начал плакать, внезапно почувствовав страх.
– Мой малыш! – всхлипывала Майра. – Все, что у меня есть в этом мире! Боже, не отнимай его у меня! Если он умрет, я тоже умру!
– Миссис Дейр…
– Вернон, дитя мое!..
– Прошу
