месяцы в Берлине жить было нетрудно. Небольшие суммы прислали ему родственники, ежемесячно подкидывали денег родители… Но позднее, когда мировая экономика окончательно погрузилась в депрессию после биржевого краха 1929 года, ателье Фридманов потеряло многих клиентов, и Юлия прекратила посылать те несколько марок в месяц, которые ему позарез были нужны. А когда после осени пришла суровая зима, Эндре начал осознавать, что такое настоящая нужда. По словам его двоюродной сестры Сьюзи Маркиз, он скоро настолько оголодал, что стал воровать телячьи котлеты у собаки своей хозяйки фрау Боэн[20]. Задолжав за жилье за несколько недель, Эндре сбежал от хозяйки, тем более что она начала подозревать, куда исчезают обеды ее любимой таксы…
К началу 1932 года Эндре понял: чтобы продолжать учебу и не голодать, нужно где-то зарабатывать деньги. Поскольку молодой человек собирался заниматься журналистикой, он начал серьезно относиться к фотографии. «По ходу учебы, – писал он в 1953 году, – мои родители перестали присылать мне деньги, и я решил стать фотографом. Это занятие было ближе всего к журналистике для любого человека без знания языка»[21]. (По-немецки он пока еще говорил с трудом.)
Эндре попросил Эву Бешнё помочь ему найти работу в агентстве или в фотостудии.
– Интересно, – размышлял он вслух, – а фотографией можно заработать себе на жизнь?
– Ну как ты можешь! – возмущалась Эва. – Фотография – это не профессия. Это призвание!
– Да ладно! Скажи лучше: это интересно?
– Да! Получаешь большое удовольствие.
Эва Бешнё знала нескольких людей, которые могли бы помочь Эндре найти работу. Ей показалось, что лучше всего было связаться с фотографом Отто Умберсом, он же Умбо[22], экс-шахтером, который окончил Высшую школу строительства и художественного конструирования – Баухаус, а теперь руководил отделом портретов и рекламы в престижном агентстве Dephot (сокр. от Deutsche Photodienst, «Немецкий фотосервис»). Бешнё позвонила Умбо и спросила, нет ли у него работы для одного «очень умного мальчика». Умбо попросил отправить «мальчика» к нему, чтобы на него посмотреть. Когда Бешнё снова увиделась с Эндре, он уже работал в фотолаборатории Dephot в качестве ассистента: заливал в бачки проявитель и закрепитель, развешивал для просушки отпечатки и одновременно изучал начала экспозиции и печати.
Эндре пришлась по душе захватывающая и динамичная атмосфера фотоагентства. Чудовищно сжатые сроки, невероятные темпы, постоянная погоня за снимками и сюжетами – гонка в Dephot была безжалостной. И, хотя формально Эндре должен был работать за гроши в лаборатории, вскоре он постепенно включился и в другую деятельность: помогал организовывать съемки и выполнял обязанности администратора в главной конторе агентства. Он был безумно загружен работой, которая никогда не кончалась: Dephot снабжал своими фотографиями многие из выходивших тогда 2500 немецких газет и периодических изданий и минимум десяток берлинских газет с еженедельными иллюстрированными приложениями.
Съемки
Сьюзи Маркиз, интервью с автором, апрель 2000 года, Париж.
Досье ФБР, аффидевит, данный под присягой Капой 3 октября 1952 года, подтвержден нотариусом штата Джеромом Вайсом. Нью-Йорк, № 24–4207225, с. 2.
Умбо, человек богемный и яростный энтузиаст дадаизма, сумел преодолеть разрыв между миром фотографов-экспериментаторов, в котором вращалась Бешнё (этот мир сложился под влиянием идей венгерских художников Ласло Мохой-Надя и Дьёрдя Кепеша), и мастерами первого золотого века фотожурналистики. Превосходный «вспышечник», как Эндре называл мастеров работы с фотовспышкой, Умбо не имел себе равных в съемках застигнутых врасплох берлинских декадентов, судьба которых была предопределена ходом истории. Героини его фотографий – изящные женщины, застигнутые врасплох вспышкой в подвале ночного клуба; лесбиянки, хихикающие в провонявшем потом кабаре; укутанные в меха дамы полусвета, жрицы берлинской
