упоение. Что-то особенное! Брызги шампанского! – Говорил он на ходу.– Ведь, что придумали, нахалы? Комнату греха! Но для избранных! А я нашел! Ты ведь знаешь, я большой любитель до подобных аттракционов. Но тут такое! Сейчас сам увидишь! – Портос втолкнул Путилина в комнату греха.
Здесь совокуплялись, мастурбировали, предавались парафилии. Можно было увидеть даму с собачкой, мальчика с пальчиками, Веру и Надежду, свернувшихся кольцом в любовном экстазе. Никто никого не стеснялся. Наоборот: открытость стимулировала чувственность.
Путилин опешил. А Портос тянул его в угол, где сидели полуобнаженные красотки:
– Ты каких предпочитаешь в это время суток? Возьмем для пробы брюнеток! Впрочем, рыженькие тоже хороши.
Больше Путилин выдержать не смог. Двинул Портосу пяткой по голени. А когда тот взвыл от боли и выпустил его, добавил коленкой в пах. И бросился прочь.
– Ты же сам этого хотел, Жорж Данден! – Проговорил Портос, оседая на пол.
А Путилина на свободе встретила песня, исполняемая детской хоровой капеллой:
Зачем глядишь так жадно вдаль
И руки жмешь себе напрасно,
Ужель узнала ты печаль,
Ужель ты любишь сладострастно?
Нет, этого не может быть!..
Ведь ты чужда для упоений…
В соседнем зале демонстрировались модели одежды. И ведущий говорил в микрофон:
– Обратите внимание на это усовершенствование природы и искусства – декольте. Безмятежная грусть для нас, глазами созерцающих и не имеющих возможности приныкать! Сплошное колебание всех семи чувств света!
В это время у Путилина запиликало переговорное устройство. Закашляв, чтобы не привлекать внимание, Путилин отошел в сторону.
– 17-й на связи.
– Командир, я потерял его!
– Как же так?
– Черт его знает! Все время был рядом…
– Ладно. Ты где?
– У анфилады возле картинной галереи.
– Жди меня. Отбой!
Народ уже поднимался по лестнице потоком. Путилин с трудом лавировал в нем.
Павлик в костюме царского сокольничего поджидал его у бюста М. А. Булгакова.
– Присоединимся к свите, – сказал Путилин, указывая на почетных гостей, устремившихся вслед за Батуевым и Жанной в картинную галерею.
Гости осматривали экспозицию. Слышалось:
– Восхихительно!
– Мы с супругой просто тащимся с искусства! Особенно с живописи!
– Монтана!
Жолобов подвел гостей к скульптуре, покрытой красным бархатным покрывалом.
– А вот, изволите видеть, наше лучшее произведение, – сказал он и сдернул покрывало.
– Ах, – протяжно вымолвили разом сотни глоток.
На мраморном постаменте покоилась голова Нилы Белан с выпученными остекленевшими глазами.
– О-о-о-е-е-ё! –
