говорили, а все экивоками, и даже больше помалкивали и пожимали плечами, но молчание и пожимание их было столь красноречивым, что не понять его значения было невозможно. И Кима, к тому времени повзрослевшая и утратившая наивность доверчивой молодости, сочувствовала этим экивокам, молчанию и пожиманию плечами. Тоже, разумеется, молча и тоже вполне красноречиво. К тому же фамилия Солоницын вызвала в ее памяти годы учебы в Московском институте философии, литературы и истории – знаменитом ИФЛИ. Некто Солоницын, – если не его однофамилец, – учился двумя курсами сзади и, скорее всего, ничем среди других не выделялся. Иначе бы она его запомнила. Во всяком случае, он не принадлежал к тому тесному кругу, к которому принадлежала Кима Гринберг.
И она стала читать дальше.
«Ты, разумеется, помнишь, – писал Солоницын Мишину, – что раньше я шел в бой с криком „За Сталина!“, что верил всему, что мне говорили. Но вот прошел год, и все мои юношеские, весьма наивные представления о нашей действительности рассыпались, как карточный домик. И началось это после того, как я, попав в госпиталь, оказался в глубоком тылу. Здесь я увидел, что одни вкалывают на заводах по шестнадцать часов в сутки, живут на нищенские пайки, а другие в это время, обзаведясь „броней“, жируют и считают, что мы все, кто вкалывает и воюет, дураки и кретины, и среди них слишком подозрительно много жидов. Из этого племени, и то не на передовой, а во вторых и третьих эшелонах, я встречал одного-двух, а за Волгой их сотни и тысячи, молодых и здоровых…»
«Ах ты гад! Ах ты черносотенец! – возмутилась Гринберг, забыв о своем сочувствии. – Жиды, видишь ли, во всем ему виноваты! Ну, погоди же!» – У нее даже лицо пошло розовыми пятнами от возмущения.
И это не ускользнуло от внимательного взгляда старшего лейтенанта Дранина.
– Что-нибудь случилось, Кима? – спросил он участливо, и все тоже посмотрели на Гринберг, нервно закуривающую папиросу «Пушка».
– Да вот, – кивнула она на лежащую перед ней папку, выпустив густую струю дыма изо рта и ноздрей. – Это до какой же степени предательства надо дойти, чтобы писать такие вещи! Советская власть им виновата! Да таких людей… Я не знаю, что бы с ними сделала!
– А ничего с ними делать не надо, – снисходительно улыбнулся Дранин. – Составь резюме не более чем на полстранички и отправь в особый отдел: там разберутся и сделают с ними все, что положено. Материала, как я вижу, накопилось достаточно.
– Да уж больше некуда. Но их тут трое. При этом один из них в госпитале, а госпиталь в Ессентуках.
– Это не имеет значения, – успокоил ее Дранин. – Госбез достанет их хоть на Камчатке. – И вообще, скажу тебе, Кимочка, поскольку ты у нас недавно, не принимай все эти штучки так близко к сердцу, иначе заработаешь инфаркт. У нас тут был один из недоучившихся студентов литинститута имени Горького: над каждым письмом то слезами обливался, то ругался на чем свет стоит.
