сморозившего глупость на ГОСах:
– Если из этой книги убрать весь пафос, она превратится в брошюру. А так… Впрочем, смотрите сами…
– Да-да, верно, – подаёт голос Книга-Всех-Историй. – Смотрите.
Гигантские страницы начинают стремительно листаться, словно незримый вихрь взвивает их. Шелест постепенно переходит в шёпот. Слова звучат всё чётче, рисуют образы, а те – складываются в картины. Живые, яркие, объёмные. Целая панорама событий разворачивается перед нами. И мы оказываемся в самом эпицентре древней истории – её невидимые соглядатаи.
…Чаролесье шумит тучными зелёными кронами. Порхают над пёстрыми цветами легкокрылые бабочки, перекликаются птахи, журчит по камням ручей. Солнце щурится в небе лениво и рыже. И, кажется, вот-вот рассыплется золотистыми конопушками по курносому личику мальчишки. Он семенит по исхоженной тропинке, путается в длинных белых одеждах. Его руку сжимает древний старик, похожий на кряжистое, битое ветрами и временем дерево. Старец опирается сучковатый посох.
И пожилой и молодой часто оглядываются: успеть бы нырнуть в лес.
– Погоди, Христиан, – говорит старик мальчонке, – отдохнуть надо.
Он грузно опускается на трухлявый пень, кашляет натужно и с кровью. Буроватые кляксы ляпаются на исхоженную добела тропинку.
Мальчонка смотрит на своего проводника с жалостью и понимающе. Он поднимает палочку и чертит вокруг старика, сидящего на пне, охранный круг.
Дед качает головой:
– Ты же понимаешь – нам не уйти. Крысоры догонят и сожрут. Как твою семью. Знаешь же, эти твари – порождение Тьмы и Злобы. А что у нас есть? Только сказки?
Мальчик сжимает кулачок, топает босой ножкой:
– Не позволю. Мы будем биться. И не надо недооценивать сказки!
Старик смеётся горько и надрывно, смех заканчивается новым приступом кашля.
– Твой отец, Христиан, – говорит он хрипло, утирая окровавленные губы сухонькой бледной ладонью, – был лучшим сказочником, но ничего не смог с ними сделать. А ты – всего лишь фантазёр!
В огромных голубых глазах мальчонки набухают слёзы. Губы дрожат, а кулачки сжимаются ещё сильнее.
– Я смогу! – упрямо заявляет он. – Отец верил в меня. И мама. И сёстры. Поэтому и отослали с тобой, а сами – кинулись на крысоров!
Старик улыбается, притягивает ребёнка к себе, треплет по рыжим волосёнкам:
– И я верю! Как такому упрямцу не поверить. В конце концов, именно из фантазёров и получаются сказочники.
Внезапно темнеет, будто туча закрыла солнце. Я даже обхватываю себя руками, потому что и тут, в межреалье, холодает. Злобинда рядом тоже ёжится.
Шёпот – низкий, стелющийся, – выползает туманом из-за деревьев, которые на глазах роняют листву и чернеют.
– Смерть…
Слово клубится, тянется рукавами буро-зелёного дыма.
И из него выступают они – чудовища, крысоры.
Слишком
