раз бабушка Рая не выдержала. Наверное, последней каплей в долгом терпении стали Хлорины слова, отчетливым и звонким диссонансом нарушившие прекрасную августовскую ночь:
– У, глаза выголили, ровно куры на насесте, надрываются, а толку? Чего ждать-то с чумоты деревенской? А Гришай – чисто петух какой…
Баба Рая – толстая, бесформенная, с кичкой на голове, как тыква с нашлепкой, – выкинулась из-под навеса надувным мячиком прямо к дороге.
Я вылез из гамака. Дачники молча отползли в стороны, случайно образовав «ринг».
– Ты что, Лора, напраслину возводишь? Или завидно? – сказала баба Рая без хамства, бывшая учительница как-никак.
– Было бы чему завидовать! – стукнула палкой Хлора. – Невелик труд – голосить на весь околоток.
– Невелик, да радует всех, а ты только каркать и умеешь, старая ворона, – сорвалась баба Рая.
– Это я каркаю?
– А кто? Не умеешь – не порть людям праздник. И Гришу моего не тронь!
– Кому он нужен, твой петух… Это я не умею? Да я…
– Неужто? Докажи…
К месту дуэли подтянулся весь хор, даже Мухтар, прогнав кота Шленду, уселся в придорожных лопухах.
«Задушевная» беседа переросла в перепалку в стиле «сама такая». Глаза бабушек полыхали не хуже звезд, рассыпали искры. Зрители с интересом следили за развитием событий, поворачивая головы влево, вправо. И вдруг…
Баба Хлора встала на цыпочки, оперлась на палку, в свете фонаря блеснул напомаженным бубликом рот:
Вот до чего я дожила, Григорий,
Господь тебя осудит, осудит за меня.
Она меня красивее и косы длинней моих,
Да все ли тут еще,
Да любит ли его она,
Да любит ли, как я люблю,
Сейчас с другим смеялась…
Не любит, нет, не любит.
Не любит, нет, не любит…[6]
Низкий грудной голос пронесся мощным бархатным потоком, вбирая в себя и тепло ночи, и падающие звезды, и всеобщий единый «ох». Сильное, яркое меццо-сопрано, не уничтоженное старостью. Правду говорят: человек дряхлеет, а голос – нет. Обнял, обволок, потащил за собой в космос.
«Не любит…» – склонила голову Хлора, и наступила такая тишина, какая бывает разве что в сурдокамере. Лишь одинокий комар нагло дзыкнул и присосался к кому-то живому, но неподвижному.
Первой захлопала ладошами моя бабушка, баба Рая растерянно оглянулась, подхватила. И все отмерли, задвигались, зааплодировали с почтением.
– А вы, девки, тоже хорошо поете! Не сердитесь, не со зла я, с характеру, – морщинистое лицо вредной бабки разгладилось в довольной улыбке…
Выяснилось, что была она в молодости оперной певицей, известной в нашем регионе. «Все пела и пела, – рассказывала старушка, – лето красное пропела, да не одно. Семьи не завела, детей не родила…»
Так в дачном хоре стало на одну певунью больше, а в репертуаре зазвучали
Ария Любаши из оперы «Царская невеста» Н. А. Римского-Корсакова.
