и были шумными. Местность открытая, вокруг ходят нормальные люди, ездят машины.
Робин пошла вперед и свернула за угол. Впереди, всего в паре кварталов от мотеля, высилась освещенная арка Фанленда. Лунный свет играл на лице клоуна над воротами.
Робин направилась туда, минуя многочисленные мотели, закусочные, бары, винные магазины, выстроившиеся по обеим сторонам улицы. Тут и там сновали люди.
Увидев на тротуаре заросшего бомжа, который сидел, прислонившись спиной к стене сувенирной лавки, Робин не испытала ни капли страха. Когда она проходила мимо него, бродяга опустил бутылку, завернутую в бумажный пакет, и прохрипел:
– Подайте четвертак на чашечку кофе?
Достав из кармана джинсов долларовую купюру, Робин протянула ее бомжу, и тут же отдернула руку, избегая его прикосновения.
– Госпди благслви, – скороговоркой пробубнил он.
Робин поспешила дальше.
Оглянувшись, она увидела, что бомж остался сидеть на своем месте. Вдалеке молодежь по-прежнему кучковалась вокруг пикапа, но с такого расстояния музыка доносилась слабо.
Робин перешла дорогу и оказалась между автостоянкой и входом в Фанленд. Билетные будки были закрыты. На парковке стояло несколько машин. У одной было спущено колесо. «А у других что, аккумуляторы сели?» – почему-то подумала Робин. Или они стоят здесь по какой-то иной причине? Может, хозяева просто не хотят их забирать?
Окно ближайшего «Шевроле» отчего-то запотело изнутри, и Робин постаралась скорее от него отойти: вдруг кто-то поднимется с сиденья, прижмется лицом к стеклу, заметит ее…
Не разумнее ли будет пойти назад, размышляла она, и заселиться в один из тех мотелей? Всего на одну ночь.
Не будь мокрой курицей.
Я смогу позаботиться о себе.
Она прошла через стоянку и поднялась по лестнице. Освещенное лунным светом лицо клоуна приветствовало ее улыбкой.
9
Той же ночью, только немного раньше, Джереми лежал дома в своей кровати.
Когда зазвонил будильник, он с размаху кинул в него подушкой. Без двадцати час. Будильник будет звонить еще пять минут, если его не выключить. Придется вставать.
Поспать так и не удалось. Он ворочался и метался на постели, а в голове бурлили воспоминания о Ковбое, о променаде, о пляже, о Тане – вперемешку с любопытством, надеждами и болезненными фантазиями… опять же о Тане. Его трясло. Он потел. Он так вертелся, что несколько раз пижама перекручивалась вокруг тела, отчего швы врезались в подмышки и пах. Не выдержав, он снял ее. Но собственная нагота до того обострила возбуждение, что он почел за лучшее снова одеться.
Еще никогда два часа ожидания не казались столь долгими и столь чудесными.
Но наконец они миновали.
Вернувшись к постели, он сложил две подушки и накрыл их одеялом – на случай, если мама решит проведать его, скажем, по дороге в туалет.
Он снял влажную от пота пижаму и спрятал под одну из подушек.
Весь
