встала и побежала в свой лагерь, на ходу поражаясь, как близко друг от друга они, оказывается, спали. Интересно, думала она, знал ли Поппинсак этой ночью, что она спит неподалеку? Если да, то он и не пытался причинить ей вред. Теперь она была рада его обществу.
Какая-никакая, а компания.
Интересно, если бы троллеры все-таки отыскали ее, бросился бы Поппинсак на выручку, размахивая посохом?
С банджо в руках она вернулась в его «апартаменты», вынула инструмент из чехла и уселась на одеяло.
– Уж не твою ли игру вчера я слышал? – спросил Поппинсак.
– Вполне возможно. Вчера я играла на променаде.
– А я играл на берегу словами.
– Играли словами? – спросила она.
– Беовульф, Теннесси Уильямс, Микки Спиллейн. «Смиттинг Грендель как птица по свету летает и дамочек с радостью он ублажает…» Это было легко. А ты, моя дорогая, как раз поддержишь меня музыкой. Знала бы ты, как я рад с тобой познакомиться. Спой, светик, не стыдись.
– Это песня, над которой я сейчас работаю. Проверю-ка я ее на вас.
Поппинсак с улыбкой закрыл глаза и, положив руки на колени, привалился спиной к песчаной дюне.
Пальцы Робин летали по струнам банджо. После вступления она запела:
Я была там и тут, мой драгоценный?
Дошла за тобою до края Вселенной.
Выворачивалась наизнанку, стояла вверх ногами,
Сходила с ума и носилась кругами.
Низко падала и высоко летала,
Где бы я не была, я смеялась и рыдала —
Все потому, что я тебя искала,
Все потому, что я тебя искала.
Я не знаю твоего лица, не знаю имени,
Но я тебя найду, ты только жди меня.
Я узнаю тебя по величавой походке,
И как услышу в голосе дрожащие нотки.
В твоих глазах свет солнца яркий,
Твоя улыбка будет мне подарком.
Я буду искать тебя,
Да, я буду искать тебя.
Ты звезды, и море, и солнце, и луна.
Там-тарам и тра-на-на-на.
Хватит писать, пора остановиться.
Пам-парарам и лампа-ца-дрица.
Улыбаясь и кивая, Поппинсак начал аплодировать.
– Дева-менестрель, – сказал он. – Робин, королева бардов. А эта строчка: «В твоих глазах свет солнца яркий, твоя улыбка будет мне подарком», эх…
– В смысле, эта строчка отстой? – спросила она.
– Прелесть. Ты прелесть. И сейчас я принесу чай.
Он поднялся с песка и, подойдя к вещевому мешку, принялся что-то искать в нем. Через несколько минут Поппинсак вернулся с перчаткой и двумя пластиковыми кружками. Натянув на руку перчатку, он налил горячего чая в одну из кружек и протянул ее Робин. От него пахло так, будто он с головы до ног облился одеколоном, но даже это не приглушало не особо приятный душок. На щеках заметно проступали фиолетовые прожилки капилляров. Огромный нос картошкой был изрыт оспинами и напоминал Робин большую переспелую клубничину. В усах застряли крошки еды.
На расстоянии, подумала она, Поппинсак
