А. и сейчас словно видел себя со стороны – худой седой человек стоит в сером питерском дворе, стоит так, что зрителю понятно, что двор этот жутковатый, но до тоненькой щемящей боли любимый. Человек поднял голову к серому питерскому небу, и его тонкий профиль, как в черно-белом кино, стал отчетливо виден на фоне серого питерского неба… Зрителю странно – как можно любить эти треснувшие стены, темные грязные подтеки, впитавшиеся в асфальт, десятилетиями торчащий на виду осколок водосточной трубы – но он чувствует, что седой человек не то чтобы такой профессиональный страстный питерец, просто он с питерским двором одно…
– Гав! – рявкнула ему в ухо Аврора так неожиданно и свирепо, что Б. А. вздрогнул.
– Гав?! – уже примиряюще тявкнула она, слегка пихнув его в бок. – Ловко я подкралась?
– Женщина, – строго сказал Б. А., – чего это вы лаете на трудящихся?
Все-таки Аврору необходимо приструнить! Он уже не мальчик, чтобы ждать на улице, пока она нагуляется. Они с Авророй не виделись давно – со вчерашнего дня, и сегодня она ужасно его раздражала, собственно, как и вчера, и позавчера…
– А я уже двадцать три минуты стою… вот тут стою, – максимально строго проговорил Б. А, наслаждаясь чудесной безоговорочностью своей правоты. – А нас уже все ждут у Кирилла…
– Стоишь?! Я-жду-тебя-дома, а ты стоишь во дворе!
– Я… ты врешь… – задохнулся от такой несправедливости Б. А. – Тебя не было дома…
– Ну вот, я же и говорю! Я бегу, тороплюсь, а ты стоишь! – искусственно оживленным голосом сказала Аврора. – И вообще, сам ты врешь!
Если бы кто-то смотрел на них со стороны, он бы ужасно удивился, поскольку отчего-то между ними все стало нежно-розовым.
– Будешь сидеть у меня в Комарове под домашним арестом и перебирать свои грехи. Ты у меня все вспомнишь – и как пела песни в ванной, а я тут с ума сходил под дверью, и как…
– И как я в семнадцатом году сделала революцию… Да, кстати… меня тут попросили написать статью… – томно пропела Аврора, мгновенно принимая вид человека, крайне уставшего от единоличного обладания тайным знанием.
Вот всегда она так! Б. А. нахмурился. Как только дело оборачивается не в ее пользу, быстро переводит разговор на другую тему! Максимум ее возможностей по признанию своей неправоты – это увести беседу в сторону от своей несусветной глупости.
– Опять «мои встречи с Поэтом»? – нарочито зевнул Б. А. и нервно сказал: – Где же твой племянник? Я так и знал, что ему нельзя доверять…
Б. А. чувствовал, что после стольких лет, проведенных в ссоре, невозможно было, как ни в чем не бывало, просить сына заехать за ним на машине, а еще менее возможно было просить об этом чужую ему Ларису. В такой сложной ситуации предпочтительнее всего было быть независимым и иметь некоторый моральный тыл в виде чужого человека – в данном случае Аврориного племянника. Просить о бытовом одолжении – помочь, подвезти, – по мнению Авроры,
