будет продолжаться каждый день, до тех пор, пока… он не напьется крови.
Еле выйдя во двор, он окликнул одного из возчиков, направлявшегося с дровами в город:
– Дядька Василь, постой-ка…
Тот, видя, что парень едва стоит на ногах, тут же подошел.
– Ты че, Стенька, лица на тебе нет!
– Да захворал я. Ты эта… – Он протянул зажатые в кулаке почти все остатки своей зарплаты. – Купи мне на рынке курицу. Сварю хоть. Ничо нутро не принимат…
– Конешно куплю, какой разговор. Можит, еще че нада?.. В аптеку, можит?..
– Да нет. Только ты эта… битую не покупай. Подсунут каку-нибудь дохлятину. Живу возьми.
Вечером, прежде чем слезть в погреб, Степан столкнул туда пеструю, испуганно закудахтавшую хохлатку.
Утром болезнь как рукой сняло.
К середине зимы о шатуне все забыли. Помнил лишь один человек. Долгими темными вечерами он сидел, положив руки на стол и уронив на них голову, и бесцельно глядел то на неяркое пламя керосиновой лампы, то на быстро густеющую прорубь окошка. Несколько раз губы его начинали дрожать, в уголках глаз вспыхивали слезинки, он быстро поднимался и шел к двери, над которой висела берданка. Снимал ее с гвоздя и даже вставлял в ствол патрон, но потом медленно разряжал, резко отбрасывал в угол, а сам падал на лежанку. Только что мирно клохтавшие за прутьями курятника петух и несколько наседок мгновенно затихали и тревожно вытягивали шеи.
Весна и солнце пробудили тягу к жизни. А уж первое полнолуние без снега стало для него настоящим праздником. Молодой сивый зверь, казавшийся в лунном свете синим, катался по поляне, переворачиваясь с боку на бок. Словно щенок, подбрасывал вверх зубами и снова ловил подвернувшуюся палку, раскачивался на толстой нижней ветке сосны и кубарем летел в кусты. А потом вскидывался, бежал и снова падал. Казалось, он был настолько поглощен этой игрой и полной свободой, что даже забыл, чем обязательно должна закончиться ночь.
Но вот чуткие ноздри поймали чей-то запах и вожделенно затрепетали, глаза вспыхнули красноватыми огоньками. Ветерок донес до напряженного слуха какой-то звук, совершенно чуждый для леса. Звук этот медленно приближался. Оборотень затаился за кустом у края тропы. Он долго всматривался в полумрак и наконец заметил неуверенно бредущее маленькое существо. Оно временами останавливалось, подергивая головой, издавало свои странные, похожие на резкие вдохи звуки и терло глаза. Каким-то внутренним чутьем Оборотень осознал, что это та самая добыча, которую он подсознательно стремился отыскать все время и за неимением которой довольствовался другим. Нервы его затрепетали, охотничий азарт слился с предвкушением какого-то негаданного счастья, он подобрал лапы и изготовился к прыжку.
Войдя наутро в сторожку, кладовщик с самого порога спросил Степана, еще сидящего за едой:
– Ты новость-то не слыхал?
– Какую? – Степан задержал в воздухе
