улице? Почему без паспорта и без копейки денег? Мог послать ее куда подальше, мог дать бесплатный совет, как жить или попросить отправиться в другую сторону.
Вместо этого мужик протянул ей бутылку.
– На.
Эмия стиснула пальцами горлышко.
Незнакомец тут же оттолкнулся от столба, вжал голову в плечи и быстрым шагом отправился прочь – подальше от странных, будто незримо заразных проблемами незнакомок и их «сложных ситуаций».
В ее руках осталась наполовину наполненная пузырящимся напитком чужая бутылка.
Нагло и радостно, приветствуя новый день, кричали чайки.
На этикетке две спелые груши и надпись «Вода фруктовая». Дальше ГОСТ номер, срок изготовления, состав.
Эмия читала его автоматически: вода, сахар, концентрированный сок груш, – и думала о том, что оттуда, из Астрея, ей все казалось скучнее и проще – одним прибавить манны, у других отнять. Оттуда ей не было видно, что людская жизнь, состоящая из утр, дней и вечеров, меняющих друг друга по кругу, есть не что иное, как поле боя. Поле боя с самим собой, где каждое сражение – битва за возможность продолжать быть самим собой, человеком теплым, открытым, не ожесточившимся. И ей не было видно, насколько это тяжело. Тогда она поражалась количеству жестоких поступков, а сейчас вот этой самой пожилой женщине, крошившей булку голубям, она бы добавила десять единиц манны. Просто так. И вон тому старичку. И молодой девчонке, прижавшей к уху телефон… Лишь для того, чтобы они не утратили веру в чудо, в то, что в их жизнях способно происходить хорошее.
Если они останутся стойкими.
А она сама останется?
С того момента, как она покинула квартиру Дара, прошло всего три часа, а ей казалось, что очень долгая и изнурительная жизнь, в которой Эмию уже протащило через огонь, воду и медные трубы.
Где ей взять деньги? На что купить еду? Своровать?
Тогда Калея будет вынуждена вычесть со счетчика очеловечившейся подруги примерно три единицы манны, а это очень много.
Представив лицо подруги, взирающей на коллегу через экран монитора, Эмия неприлично громко расхохоталась.
Вот забава! Просто умора…
Но уже через минуту ее вновь похоронило под собой то, что преследовало с рассвета, – чувство тотальной беспомощности.
(Ирина Дубцова и Романченко – Живи)
Дар работал с забинтованной рукой.
Стас дважды просил показать «фонарики», но его отбрили, сообщив, что неудачный фокус повредил ладонь.
О том, что под бинтами фольга, Дарин сообщать не стал.
Он винтил, смазывал, крутил, сверлил и варил железо, натянув защитную маску, и каждую минуту этого долбанного дня ощущал себя злым, как пес. Сам не знал, почему. Просто злым, полыхающим изнутри.
Наверное, потому, что выгнал человека на улицу. Потому что не смог поверить в чудо. Потому что чудес не существовало.
И ныла, как гнилой зуб, совесть – что с ним, черт побери, случилось? И случилось ли? Или… жизнь?
До
