такую работу потребовалось много времени и энергии. Она вызывала уважение.
В одной из комнат точно посередине стояла совершенно целая низкая лакированная тумбочка – странно аккуратная среди разгрома. На ней лежал лист бумаги. От руки печатными буквами крупно было написано одно слово – «убирайся». Вместо подписи стоял значок – полукруг с поперечными черточками.
Я сел на тумбочку. У меня было несколько версий. Первая – здесь всем предоставляют такие квартиры. Так принято. Эта версия была удобна тем, что разом все объясняла.
Версия вторая – хулиганство. Версия третья – маньяк. Версия четвертая… Версия пятая… Версия сто сорок шестая – звездные пришельцы. Изучали земную жизнь.
Я тяжело вздохнул, так как знал, что мне сейчас предстоит. Я разделся, повесил одежду на сохранившийся гвоздь и принялся за работу.
Обыск занял ровно три часа. Я перемазался известкой, выпачкался машинным маслом, разодрал себе локоть чем-то острым и поранил колени осколками стекла. Но в итоге через три часа на тумбочку легли два серых тонких кружочка с выпуклостью в центре – наподобие кнопки.
И, с некоторой оторопью глядя на эти высокого класса, сверхчувствительные дистанционные микрофоны, я вдруг понял, что ни одна из версий не подходит.
Я оделся и поехал в Дом.
Дом стоял на тихой зеленой заасфальтированной улице. Вход в него украшали шесть колонн, по которым, ослепительно вспыхивая, бежали вверх хохочущие и плачущие лица, встающие на дыбы кони и написанные разноцветными буквами короткие и загадочные слова.
Я не сразу понял, что это афиши.
Навстречу мне вывалилась радужная стайка молодежи. Они шли, будто плясали, высоко подпрыгивая. Одна из девушек, оступившись, ударилась о колонну, и та лопнула с печальным звоном, обнажив блестящий, решетчатый круг в асфальте. Все захохотали. Упавшая вскочила, визжа повисла на высоком парне. Над кругом задымился голубой туман: колонна восстанавливалась.
С некоторым сомнением я потрогал свой галстук, но потом подумал, что для инспектора строгий и чуть старомодный вид даже обязателен.
На этаже, где помещалась администрация, народа оказалось неожиданно много. Здесь сновал все такой же молодняк. Меня они не замечали, друг друга – тоже. И все они двигались как бы пританцовывая. На гудящих воздушных карах проплыла пустая рама для мнемофильмов. Ее поддерживали мужчины в синих халатах. Бородатые ребята, по пояс голые, лоснящиеся, работали у стен с декорационными фломастерами, пена которых застывала, образуя причудливую лепку.
У двери с надписью «Дирекция» невероятно тощий, изнуренный человек, как ветряк, размахивал руками. Одет он был наподобие новогодней елки – цветные тряпочки, бляшки, зеркальца; сквозь них просвечивали желтые ребра. Его собеседник пятился назад на коротеньких ножках.
– Нет, нет, нет! – фальцетом
