style="font-size:15px;"> – Очень рад, что вы нашли время, – сказал директор. – Элга, поухаживай за гостем.
Элга налила мне в узкий бокал чего-то лимонно-желтого, плотным слоем всплыла коричневая лопающаяся пена. Я пригубил. Это был приправленный специями манговый сок со слабыми признаками алкоголя. Такой же напиток стоял и перед остальными. Режиссер сидел с опущенной головой и покачивал в руках бокал с прозрачной жидкостью, изредка отпивая из него.
Даже на полу росла трава. Я нагнулся. Трава была настоящая. Я оглядел зал. Боннар сидел недалеко от меня; как воробей, вертел головой, смуглыми пальцами чертил воздух. Три симпатичные девушки за его столиком переламывались надвое от смеха.
Анна была с отцом. Встретила мой взгляд – Элга как раз положила мне руку на плечо – отвернулась. Какой-то долговязый тип горячо говорил с ней, взял за кисть, поцеловал кончики пальцев. Волосы его, меняя окраску, непрерывно шевелились. Будто черви.
– Мы потанцуем? – спросила Элга на ухо.
Сегодня она была одета удивительно скромно – в серую накидку с прорезями для рук.
– Обязательно, – сказал я.
– Наш Спектакль, – говорил директор, – является не частью искусства, как иногда полагают, а скорее синтезом всех искусств. Ничего подобного не было прежде, разве что на заре цивилизации, когда музыка, слово, движение были единым целым. Я вижу в этом глубокий смысл: мы повторяем то, что уже было найдено человечеством, но на ином уровне – отобрав лучшее, органически сплавив его в Спектакле и создав тем самым некую высшую и, возможно, совершеннейшую из существующих форм искусства.
Режиссер хрюкнул в бокал. Директор бросил на него непонятный взгляд. Советник, поедавший сразу из двух тарелок тушеное мясо с грибами, изрек желудочным голосом:
– Я лично без Спектаклей не могу, – и уткнулся носом в подливку.
– Ваше мнение, Павел, было бы чрезвычайно интересно, – обратился ко мне директор.
Все впились в меня глазами.
– Вообще мне понравилось, – осторожно начал я. – Реалистично. Ярко. Действие захватывает – не успеваешь вдуматься.
– В ваших словах слышится большое «но». – Директор раздвинул губы – улыбнулся.
Советник не донес мясо до рта. Капал соус. Элга прошептала мне в ухо:
– Ну говори, Павел…
Я щекой чувствовал ее дыхание. Мне казалось, что они все чего-то от меня ждут.
Зал вдруг раздвоился, как в неисправном телевизоре. Оба изображения подрожали и медленно, с трудом совместились.
Я помотал головой. На меня смотрели.
– Да, – подтвердил я. – Простите за прямоту. Я усматриваю в ваших Спектаклях большую опасность.
Действие моих слов было неожиданным. Советник уронил мясо в тарелку, отвалил мягкую челюсть. Режиссер дернул бокал так, что из него плеснула жидкость. У Элги остановилось дыхание.
Впрочем, все тут же опомнились.
– Не совсем понимаю вас, – спотыкающимся голосом сказал директор.
Внезапно
