к ней. Расскажем, как она решит!
«Москва слезам не верит!» – эту пословицу придумали коренные москвичи. Спокойные, вежливые. С детства знающие, с кем дружить, с кем просто поддерживать отношения. Не те несколько добрых круглолицых поварих и кондитеров, провинциалок, горестно всплеснувших руками. Группой повели меня к Любови Павловне. Директор, тоже полная, большая женщина, внимательно просмотрела мой паспорт, слушая рассказ Петра Ивановича о нашем путешествии в Москву.
– В какой институт хотел поступить?
Я ответил, что теперь, видимо, в следующий раз. Времени на сбор документов у меня просто не было. Она согласилась, что-то поискала в большом журнале на столе и предложила:
– Мне нужен грузчик. Месяц поработаешь, все себе купишь, восстановишь. Билет домой на самолет возьмешь – не везет тебе в поездах. Жить сможешь у уборщицы. Она одинокая старушка в доме напротив. Ну а с участковым я договорюсь. Согласен?
– Согласен! – ответил я, провожая взглядом исчезающий в ее сейфе мой паспорт.
Черный халат и рукавицы мне вручили через час.
Ящик сливочного масла весил десять килограммов. Длинная коробка с куриными яйцами – двадцать. Мешок сахара – пятьдесят, а тяжелый, как каменный, мучной мешок – шестьдесят и мог отдавить ухо при неправильной погрузке со склада в столовую, кулинарию, кондитерский цех. На мое счастье, в здании был грузовой лифт. Работал добросовестно. Ничего дефицитного на складе не просил и сто граммов коньяка ежедневно, как другие грузчики, от кулинаров не требовал. Поварихи стали меня звать к обеду. Себе, бухгалтерии и руководству они готовили отдельно, и пища была по-настоящему домашней. Санитарный врач запрещала грузчикам в черных халатах заходить в варочную и в цеха готовых блюд и закусок. Есть приходилось в овощной комнате. В пять часов работа заканчивалась. Я шел на квартиру уборщицы, принимая душ, и валился с ног от усталости. Столовая и цеха открывались в восемь часов утра, но приходить надо было на час раньше. Один выходной в неделю. Эх, Серега, хорошо, что ты мне тогда не попался! Вор ворует не только имущество, а что-то еще – глубоко сокровенное в сознании человека. Он тайно уносит вещи, оставляя в памяти грязный след на долгие годы жизни. Получив аванс, я сразу позвонил домой, рассказав, что сдаю экзамены, но конкурс очень большой. Институт известный, много золотых и серебряных медалистов. Вынужденная ложь родным испортила настроение на многие дни вперед.
На Москву не хотелось даже смотреть. Неприятностей добавил уверенный, всезнающий мордоворот – пенсионер, явно бывший военный. Я грузил ящики с пустыми бутылками на грузовую машину. Очередь с сетками, полными бутылок для сдачи, терпеливо стояла перед закрытым окном. Приемщица должна была освободить место для новой стеклотары. Мужчина недовольно осмотрел меня и громко сказал, обращаясь ко всей очереди нервных алкоголиков и домохозяек:
– Эх, Ермак Тимофеевич, такой здоровый, молодой, а уже в торговле пристроился!
– Нет чтобы на завод пойти, –
