style="font-size:15px;"> Ночь в своем крепком стане казаки провели спокойно.
Вот уже зарозовело небо. По реке потянул ветерок, стало свежо. Запели на разные голоса птицы.
На востоке все ярче и ярче разгоралась заря, и вот на землю хлынули потоки щедрого солнечного света.
Заискрилась, заиграла отблесками могучего светила вода.
Местами по реке стелился белый туман, но под потоками теплых весенних лучей медленно таял.
Настал еще один день ожидания каравана. С восходом солнца Степан был уже на ногах. «Скорей бы появились суда», – думал он.
В эту ночь Разин почти не сомкнул глаз. Тревожные мысли неотвратимо навалились на него, не давая покоя и отдыха. Атаман ждал караван, всем существом желал, чтобы он пришел, ибо знал, что в нем спасение его войска. И в то же время боялся его прихода, понимая, что после совершенного нападения прощения ему не будет. Разин находился сейчас между двумя огнями: отступиться от планов – походу не быть, выполнить намеченное – развязать войну с воеводами. Степан хорошо понимал, что старшины и атаман войска Донского, в случае чего, от него откажутся, хотя многие из них и были за поход, помогали его осуществлению, снаряжая казаков. Разин и сейчас был уверен, что Корнило Яковлев ведет двойную игру: и ему помогает, и в Москву грамоты шлет – жалуется на него в Посольский приказ, да еще помощи просит хлебным и денежным жалованием. То, что Корнило ищет выгоды только для себя, Степан знал, так как долго находился подле него. Еще его отец Разя про Корнилу говаривал, что, мол, Яковлев тогда хорош, когда под его дудку пляшешь, а как перестал – обойдет и про тебя забудет. Но со своими сомнениями Разин оставался один. Никто ему в этом деле не советчик. Все надо решать самому! И, проведя бессонную ночь, атаман окончательно решил напасть на караван, тем самым обеспечить существование своего войска и осуществление похода.
Степан стал обходить казацкий стан, заговорил с дозорными:
– Как дела, атаманы?
– Все спокойно, батько, каравана пока не видать. Ты бы шел, Степан Тимофеевич, отдыхать. Что так рано поднялся? Поспал бы чуток, и так захлопотался, готовясь к походу! – с теплотой сказал казак из дозорных – горбоносый, с серебряной серьгой в ухе.
Степан пристально взглянул на него и спросил:
– Ты не из Черкасска будешь?
– Видно, не признал, Тимофеевич?!
– Признать не признал, но больно уж знакомо мне твое лицо.
– Да ты что, Степан! Ай, взаправду не признаешь! – воскликнул казак. – Да мы с тобой соседями в станице Зимовейской были, вместе без штанов мальцами бегали!
– Вот чертяка! Афанасий! – с удивлением воскликнул атаман, обняв друга детства. – Да тебя и не признаешь! Что же ты ко мне не подходил, поговорили бы за чаркой.
– Думал, что еще успею. Чего зря докучать!
– А говорили, что сгинул ты, как ходили отбивать табуны коней у татар.
– Было такое,
