дудки, – думал, – не усну!»
Глядел на рыб – их было много,
И сквозь подвижную траву
Я уходил от осьминога
Во сне – совсем как наяву.
И не боялся захлебнуться,
Готов почти наверняка
Из водолазного разуться
И взмыть стрижом под облака.
Святой Антоний
Я пою на краю водопоя,
У заснеженной тёмной реки,
И с луною выходит нас двое
Беззастенчивой тьме вопреки.
И с луною нас двое выходит
На сухой от мороза песок.
Панегирит мой голос и одит
От подводного на волосок.
Не боюсь я уже захлебнуться,
Можно залпом и весь океан
С Антарктиды китайского блюдца,
Ледяной наклоняя стакан.
До рассвета в бессоннице двое
Остаётся нас бредить с луной.
Наступает на грудь нулевое,
Надвигается белой стеной…
Но наверно ни глуби, ни глыбы
Не заставят меня замолчать,
Если слышат во тьме даже рыбы
Каждой буквы звонок и печать.
Если звёзд изумрудные свёрла
К атмосфере в прозрачный притык,
И клокочет продрогшее горло,
И касается Неба язык.
Соколиная охота
Ловля соколом дрозда, толстая перчатка,
Птичий глаз острей гвоздя в роковом кресте.
Ветром перья теребит солнечная хватка
И тревожный бубенец на рябом хвосте.
Горны, трубы над травой, золотые сети,
Дева-пламя на коне, перебранка псов,
Чистый воздух и на том, и на этом свете —
Отворяя, поутру прогремел засов.
Ну же, ловчий, поспешай! Весело без шапки!
Сзади вьётся епанча морем грозовым…
Серый кролик на руках у моей арапки,
А у рощи над рекой стынет белый дым.
Ловля соколом дрозда и желанья взглядом,
Долгим летом на огонь до смерти летим,
Упиваемся любви и надежды ядом,
Каждый думает: – Ничто! Выйду невредим.
Каждый верит, что земля мягче тёплой ночи,
И, поводья отпустив, дышит на износ.
Только жизнь охоты всей на версту короче,
Даже рысью не длинней, чем на вёслах плёс.
Над картой звёздного неба
Зачем нужны подробности и лица,
Когда, хоть этак выверни, хоть так, —
Смывает всё и даже не клубится
Космический по смерти нашей мрак?
И там, в несоразмерной нам громаде,
Непостижимый властвует закон…
И где
