плохо? – с вызовом говорит дочь.
– Надо было немного подождать…
– И превратиться мне в синий чулок?
– Синий чулок? Но тебе же всего двадцать пять…
Парочка смеется. Нет, невозможно даже напустить на себя серьезность или прийти в раздражение. Слишком хороший день… В дверь звонят.
На пороге (неожиданно) появляется бородатый литератор, ненадежный мамин ухажер. В руках – букет цветов. Вот сейчас пойдет настоящая потеха, думает Максим. Кажется, это называют ситуативной иронией: сначала пятидесятилетняя мать пытается наставлять «детей», потом появляется мужик, вертящий ей, как марионеткой, и она сама превращается в ребенка.
Меняются роли; или в ролях меняются центры тяжести. Милена и Максим превращаются теперь в критиков, защитников матери. Мать превращается в слабую, защищающуюся и защищаемую сторону, какой была дочь несколько минут назад. Бородатый автор, увидев Милену и Максима, остро сверкая черными глазами, с неудовольствием трансформируется – он пришел как игривый «молодой любовник» (сорок лет), пытающийся цветами и шармом загладить размолвку и восстановить общение, но присутствие дочери любовницы и жениха ее дочери заставляет стать одной ногой на позицию эдакого полуотчима, демонстрируя «серьезную» заботу о «семье», а другой ногой стать на почву соперничества одного самца с другим – вплетаются сюда и ребячество (в вазе он видит букет, принесенный Максимом, – в три раза больше принесенного им), и реальные опасения (недаром злое сверкание глазами) – через меркантильные мысли о квартирах и инстинктивно-животные мысли о защите территории в более широком понимании, доселе обозначавшейся им как «собственная»… Ему явно не хватает ног…
Час абсурда. Мать представила мужчин друг другу – литератор с силой стискивает руку Макса. Далее они сидят все вместе за большим кухонным столом, бородач старается вести себя по-хозяйски. Обращаясь к матери Милены, он каждый раз приколачивает ее обращением на «ты». «Подложи мне еще мидий»… «Давай»… Она все более теряется и говорит все более односложно. Бедная… Судя по всему, литератор – нет, не алкаш – но не дурак выпить. (Максиму нравится работа опыта: многие вещи он определяет с полувзгляда – повод для гордости…)
Именно час. Этого времени, по оценке Макса, достаточно: в этом часе и внешняя интеллигентная вежливость (которой, конечно, никого не обманешь), и демонстрация собственной уверенности и силы (никуда я спешно отсюда не ретируюсь, ты, бородатый болван, подло поступающий с несчастной одинокой тетенькой), и возможности для проявления ума, начитанности, едкости…
К концу часа Милена (ее особенность) становится безучастной, рассеянной (наверное, такие испытания обществом для нее тяжеловаты) – и Максим принимает, наконец, решение уйти.
Все мило прощаются. Снова мужское стискивание рук. Занавес.
Примирение матери с любовником состоялось, и после того воскресенья Милена и Максим перестают у нее бывать. Бедная пятидесятилетняя девочка переживает очередной медовый месяц.
– Она теперь говорит мне только одно: слушайся Максима, он хороший, –
