от прежних встреч, эта оказалась теплее, даже душевнее. Что было несколько неожиданно и обнадеживающе. Но за прошедшие посещения, пройдя все стадии настроения директора и обещания с ним, эта милость уже не воодушевляла. Наоборот, вызывала иронию и недоверие.
– Ты, Павлик, заходи. Напоминай почаще. Хоть и решается твой вопрос, и я его держу на контроле, но под лежачий камень… сам понимаешь.
– Да как-то неудобно…
– Ты мне брось. Неудобно. Напоминай. А там, думать будем.
– Так зайду. Только когда?
– Где-нибудь через месяц. И без всяких очередей. Тут этих, – кивнул на присутствующих в кабинете посетителей, – не переждёшь. Договорились? А теперь иди, работай, а я думать буду.
Шилин с новым настроением ушёл из кабинета.
И, действительно, Татарков на его появление реагировал спокойно.
– Ты, Паша не обижайся. Дело не простое. Но для тебя что-нибудь придумаю, постараюсь, – говорил директор в следующий раз.
– …Паша, мне перед тобой стыдно, честное слово, – говорил он в очередной раз. – Но поверь, было б всё так легко, давно бы я тебя выгнал, и дня бы не задержал. Отдыхал бы уже. Но подожди ещё. Подожди. – И даже похлопал по плечу.
И точно, выгнал на пенсию через полгода, то есть пятьдесят шесть лет.
Вначале Подгузин позвонил Хлопотушкину. Тот – в цех. В итоге, Шилин ушёл с предприятия на пенсию. И с тяжёлым сердцем.
И вот сначала апреля он на заслуженном отдыхе. Занимается хозяйством, строит планы. А в подсознании нет-нет да что-то подточит, и словно огонёк подпалит сердце обида. Ведь Федю Борисова отпустили в пятьдесят пять, а он чем хуже?.. В последнее время, даже начала довлеть навязчивая идея, – чтобы такое-этакое ядреное придумать, чтобы как-то наказать администрацию предприятия. И хотелось найти такое, что могло бы компенсировать ему не только денежные потери, но и материальные.
И однажды, после долгих раздумий, кажется, нашёл такой способ. То ли с неба эта подсказка упала, то ль козёл подсказал? Больше-то на пастбище посоветоваться не с кем.
Охваченный этой идеей Шилин побежал к Гене Крючкову. С ним и составили письмо в райсобес. И, чтобы оно не попало какими-либо путями на стол Подгузину или же к Татаркову (с той же почты, где у них явно свои люди), Павел Павлович сам свёз его в райсобес, отдал под расписку секретарше.
Удовлетворенный и успокоенный, Шилин продолжил свою частную сельскохозяйственную деятельность, поджидая ответ из Собеса.
17
Утром, едва ли не с первым автобусом, Шилин уехал в районный центр Кондырёво.
Ради такого случая прилично приоделся: в пиджак десятого года носки; в брюки, на которых жена утюгом с трудом восстановили старые «стрелки»; в облупившиеся полуботинки, тщательно замазанные гуталином; в сорочку, на которой ворот был распущен на две верхних пуговицы; и в белую матерчатую кепочку, прикрывающую лысину. Во внутренний карман пиджака вложил документы: паспорт, трудовую книжку, «повестку».
День был
