бабочки танцевали свой танец, разносились звуки оркестра, а мы с мамой и тетей Олей неспешно прогуливались. Один круг, другой… Взрослые говорили о чем-то своем, о взрослом, а я, маленькая, держась за мамину руку, вдыхала и не могла надышаться ароматом душистого табачка и матиолы, и еще каких-то – не помню сейчас уже – цветов, летящим ароматом женских духов, – всего теплого вечера, в который нас взяли как на праздник.
Наверно, можно припомнить и еще какие-то счастливые минуты, случавшиеся в жизни потом. Но тогда каким-то чудесным образом все сошлось в прекрасную гармонию момента: и защищенность детства (мама рядом), и красота мира – теплая ночь, ласковое небо, умопомрачительные запахи, а главное – музыка. Музыка как проводник между мирами – существующим и запредельным, тем, который и манил, и обещал, и утешал: все, все будет хорошо. Вот так примерно, как сейчас…. Не бойся! Ничего не бойся, а просто доверься.
Заклеймил
Как мы взрослеем? Всегда больно. В раннем детстве – да и потом при постижении тайн бытия – с нами что-то такое непременно происходит, что ранит, удивляет, – и нередко до такой степени, что просто жить не хочется…
Запомнился один вечер. Осень. Сумерки. Прогуливаемся с Машей вблизи от дома. Маша – моя любимая подруга и соседка. Нам по 13—14 лет. Уже и возвращаться домой собрались. Вдруг навстречу – два парня. Засмеялись, а один из них раскинул руки – ловить нас вздумал. О, ужас! Маше удалось увернуться, а я… Я попалась. Сердце забилось от страха. А что он? Он – ничего. Просто пошутил, просто поцеловал меня куда-то в нос и отпустил. Парни пошли своей дорогой. Мы тоже. С Машей-то ничего не случилось. А вот со мной!.. Меня словно сломали. Убили! Испортили меня безвозвратно. Меня уже нет! Нет меня прежней… А всего-то нечаянная игра, поцелуй случайный, никакой в общем-то поцелуй. Да и не поцелуй вовсе. Так – смех один.
Вернулась домой. Гадкая. Не я. А дома хорошо и все по-прежнему: мама, папа, братья мои младшие. Все сидят в светлой комнате и смотрят «Кавказскую пленницу». Смеются. Смеются!.. Счастливы… И не знают. Не знают, не ведают о моем горе. До смеха ли? Пропала жизнь!..
Взрослея, не переставала я отодвигать от себя разрешение проблем естества, уготовленного нам судьбой. «А ведь придется когда-то быть женой и рожать детей!» – напускала я на себя страх. И мысленно постановила: не раньше, чем в 24 года. Почему именно этот возраст?! А потому, что дальше, считала я, старость…
Пытаясь отыскать причину такому моему противлению естеству, я все-таки склоняюсь к следующему: мама выходила замуж не по любви, потеряв после войны любимого человека. Говорила: «Мне тогда уже было 30, и я очень хотела деток…». К сексуальным отношениям всегда относилась, как к чему-то отвратительному, постыдному… Я это помню. В браке родила троих детей, очень любимых. Но с самого раннего детства я усвоила: все, что связано с полом, – мерзость. А роды? Что может быть ужаснее и постыднее?
Будучи
