был, несомненно, прав. Хотя Курбский обругал его советников, отвративших будто бы царя от Крымской войны, «ласкателями» и «товарищами трапез и кубков», однако эти ласкатели – если вина на них – были на этот раз умнее «мужей храбрых и мужественных», толкавших Грозного на рискованное, даже безнадежное дело»[98]. Крым не раз впоследствии попадал в неприятное положение, однако окончательно сбросить эту фигуру с шахматной доски большой политики смогла лишь необъятная Российская империя во времена Екатерины II – государство с ресурсами и военной мощью на порядок выше, чем у Московии грозненской эпохи. Можно было перенести мор, поразивший Крым, в ряды русской армии, а там и в русскую столицу. Можно было положить лучшие полки вдалеке от русских границ, в голодных степях. Можно было, в конце концов, увязнуть в противостоянии с политическим патроном Крымского ханства – Османской империей (так оно и произойдет во второй половине XVII – начале XVIII столетия).
Во-вторых, Ливония, истерзанная междоусобиями, разделенная между несколькими слабыми государственными образованиями, была несравненно менее опасным противником, нежели агрессивный Крым. Первые несколько лет Ливонской войны показали это наглядно.
В-третьих, балтийские государства располагали значительным фондом издавна обрабатываемых земель, притом земель с крестьянами. Ни Казань, ни Крым ничего подобного предложить не могли: там устойчивых очагов землепашества не было. А освоение целинных земель требовало переселения на «голые» места крестьянства; только откуда его взять? Особенно если учесть, что сажать его на землю придется в полосе постоянных бунтов и военных действий, чуть ли не на верную смерть, а потери придется вновь и вновь возмещать очередными «вливаниями»… Нет, «подрайская» землица Казани и Дикого поля на первых порах для российского дворянства оказалась совершенно бесполезной. Ливония – другое дело. А небогатые и воинственные «служилые люди по отечеству» давно испытывали недостаток доброй поместной землицы[99]. Реальные «дачи»[100] заметно уступали положенным им земельным окладам. Между тем «городовые» и «выборные» дети боярские составляли основу вооруженных сил, самую надежную опору трона. Ведение войны в их интересах соответствует интересам самого государя[101].
Наконец, в-четвертых, в Прибалтике и на территории Литовской Руси кипела борьба католиков и протестантов, причем среди протестантов попадались, помимо умеренных лютеран, антитринитарии самого отчаянного пошиба[102]. Русские еретики (например, Феодосий Косой) бежали не в Крым, а на запад… Волны Реформации, подкатывающие к самым стенам России – страны-крепости, – тревожили правительство и Церковь[103].
Таким образом, решение Ивана Васильевича о начале военных действий в Ливонии имело под собой серьезное обоснование. Это не каприз деспота, а продуманная, логически объяснимая стратегия.
Итак,
Платонов С.Ф. Иван Грозный (1530–1584) // Платонов С.Ф. Иван Грозный (1530–1584). Виппер Р.Ю. Иван Грозный. М., 1998. С. 71.
Есть документальные свидетельства того, что русские дворяне впоследствии получали поместья в завоеванных землях на территории Ливонии. См. Приложение II, там помещены две грамоты, подтверждающие это. Вообще, документов по русскому землевладению в Прибалтике времен Ливонской войны известно довольно много.
Участок земли, полученный на условиях службы.
А.Л. Хорошкевич считает, что Иван Васильевич, покорив Казанское и Астраханское ханство, а также Ногайскую орду, вынужден был обеспечивать верхушку тамошней знати средствами к существованию, а для этого в наибольшей степени была пригодна война (понятно, не против их крымских сородичей). Иначе как же ее обеспечить, эту самую верхушку, ведь на указанных территориях «большая часть населения… привыкла добывать пропитание и одежду путем грабежа и захвата». – Хорошкевич А.Л. Россия в системе международных отношений середины XVI в. Москва, 2003. С. 204. Аргумент этот имеет нулевую ценность, поскольку для того, чтобы подтвердить подобный вывод, нужно фундаментальное исследование культуры средне- и нижневолжских народов первой половины XVI столетия. Без него подобные слова звучат как пустейшая ксенофобия.
См. подробнее Дмитриев М.В. Православие и реформация: реформационные движения в восточнославянских землях Речи Посполитой в второй половине XVI в. М., 1990.
Впоследствии некоторые военные в рамках Ливонской войны велись Московским государством под лозунгами своего рода «крестовых походов на запад», против «прескверных лютор»…
