вспоминаю о цыганке, о ее руках, похожих на старую пересушенную кожу, – почему они у нее такие заскорузлые?
– Мари, как, по-твоему, король красивый?
– Ну конечно же, милая. Он самый красивый мужчина во Франции, как и полагается.
У нас в салоне висит портрет короля: маленький мальчик в великолепном красном сюртуке. С огромными глазами и густыми каштановыми волосами. Мне кажется, что он выглядит опечаленным и довольно одиноким. Ему исполнилось всего пять, когда он стал королем. Должно быть, очень трудно быть королем, когда столь многому еще нужно научиться. Да и кто захочет играть с королем?
Конечно, сейчас король повзрослел – в этом году ему исполнилось двадцать, вдвое старше меня, – и он уже женат на польской принцессе. Сильвия уверяет, что королева похожа на корову, и я представляю ее себе настоящей красавицей: с большими нежными глазами и умиротворенным выражением лица. Как же ей повезло выйти замуж за короля!
Позже вечером мама приходит пожелать нам спокойной ночи. Она заправляет мне под чепец выбившуюся прядь, гладит меня по щеке. Я всем сердцем люблю мамочку; монашки в школе говорят, что сердечко у меня в груди не больше грецкого ореха. Но как же может такое маленькое сердечко вмещать столько любви?
– Милая моя, мы с дядей Норманом приняли решение.
– Oui, maman[1]. – Я отчаянно борюсь со сном, но следующие мамины слова полностью отгоняют сон.
– Жанна, милая моя, мы решили, что больше ты в монастырь не вернешься.
Ничего себе!
– Но почему, мамочка? – Я сажусь, уклоняясь от ее ласкающих рук. – Я люблю монастырь! И послушниц! И свою подружку Клодин. А как же Честер?
– Кто такой Честер?
– Наш ручной ворон!
– Милая моя, это для твоего же блага. Ты должна верить мне и дяде Норману.
– Но почему? – вновь спрашиваю я, слезы жалят глаза. Мне нравится жить в монастыре, и я тайком считаю дни до своего возвращения. Всего двенадцать осталось, но теперь эта цифра превратится в вечность.
– Дорогая, ты же слышала, что сказала та цыганка. Тебя ждет великое будущее, моя маленькая Ренетта.
– Почему ты обращаешь внимание на слова какой-то старухи? Так нечестно!
– Ренетта! Никогда не смей так говорить о людях! Какой бы грязной ни была их одежда. А теперь послушай, милая. Дядя Норман согласился заняться твоим обучением. Тебе представляется удивительная возможность: ты узнаешь гораздо больше, чем тебя могли бы научить монашки. – В подтверждение своих слов мама все сильнее сжимает мои руки. – Он обещает, что тебя будут обучать лучшие музыканты. И мы купим клавесин! Ты будешь брать уроки рисования, пения. Все, что пожелаешь.
– И географии? – уточняю я.
– Конечно же, милая. И географии. Мы выпишем из Германии глобус. И я думаю, поработаем над дикцией. Хотя и от природы у тебя очень красивый голос.
Мама уходит, а я, свернувшись калачиком,
Да, мамочка (фр.).
