от безделья. Поэтому на восточный рубеж отправляли либо совсем уж негодных бойцов, либо бойцов, нуждающихся в отдыхе после серьёзных ранений. Бывали, конечно, и исключения, которые лишь подтверждали общее правило.
Дорога вдоль вереницы фортов заняла у меня больше двух недель. Всю дорогу я старался держаться подальше от людей. Общаться ни с кем не хотелось, душа желала лишь уединения. Вынужденные ночёвки рядом с фортами приходилось обставлять так, чтобы избежать настойчивого внимания патрулей. Конечно, подобное поведение требовало «дозорного» образа жизни, то есть такого, какой вели гвардейцы в дальних дозорах. Питание подножным кормом или дичью, сон на голой земле, установка простейших «сигналок», постоянное полубодрствование. Но всё это было привычно, всё это не требовало особого запредельного напряжения. Еды вокруг хватало, а сам по себе сон на земле был для меня привычен. При желании я мог обходиться вообще без подстилки, хотя этого по понятным причинам и не любил: хорошая подстилка дарит поистине королевский комфорт, выигрывая даже у казарменной кровати.
Всю дорогу я не спешил расслабляться: отпуск отпуском, однако орки и прочие неприятности не будут разбираться, на службе я или нет. Уверен, даже найденная в кармане остывающего трупа подорожная не вызовет у этих существ и тени сожаления об убийстве находящегося не при исполнении гвардейца. И вот теперь, рядом с вожделенным лесом, я наконец-то мог немного расслабиться!
Окинув своё состояние внутренним взором, я не заметил в нём существенных изменений. Никаким чувством покоя и не пахло. Но, что куда хуже, не было даже намёка на расслабленность. Возможно, умиротворение придёт позже, когда я убью первого лесного обитателя. Или ещё позже, когда, усевшись у костра, буду жадно вгрызаться в ломоть свежего мяса, запивая его восхитительным вином из фляги. Тогда меня обязательно накроет это чувство доверия окружающему лесу, его благожелательности, готовности принять тебя без остатка, не требуя ничего взамен… Очень хотелось в этой верить.
Но на грани сознания сновала предательская мысль, что я банально не способен полностью расслабиться – просто в силу многолетней дрессировки сначала опытными наставниками, а последние годы – реальной опасностью. Нет, ощущение себя натянутой жилой уже давно стало составной частью души, и мне вовсе не улыбалось отрывать от себя эту часть самого себя. Проблема была в другом: в самых потаённых глубинах души мне всегда хотелось попробовать пожить, как нормальные люди. Те, у кого нет гипертрофированного чувства долга, кто не привык постоянно быть настороже и убивать, как дышать. Так жило большинство, ради которого я, собственно, и жил, ради которого терпел лишения, рисковал, убивал. Моя задача была – уберечь моих соотечественников от любого проявления врага, но в чём была задача этих самых соотечественников, я просто не знал. Вернее, не так. Теоретически, по рассказам обывателей и сослуживцев, я имел некоторую картину
