Дэнни. – В том, о чем мне нельзя рассказывать, из-за чего ты в последние две недели перекроил половину рабочего графика? Из-за чего так живо заинтересовался военным положением, habeas corpus и контролем цен? Из-за чего молчишь как рыба, когда тебя спрашивают о Сулимане Чиндоруке и Алжире, и пока Лестер Роудс вышибает из тебя дух?
– Да, – говорю. – Все из-за этого.
– Ясно. Насколько все плохо по шкале от одного до десяти?
– Тысяча.
– Боже! И ты просишь спустить тебя с поводка? Должен сказать: мысль просто ужасная.
Может, и так, но лучше идей нет.
– Ты напуган, – замечает Дэнни.
– Да уж, напуган.
Некоторое время сидим молча.
– Знаешь, когда я последний раз видел тебя таким напуганным?
– Когда в Огайо за меня отдали больше двухсот семидесяти электоральных голосов?
– Нет.
– Когда узнал, что отряд «Браво» отправляют в бой?
– Нет, сэр.
Я приглядываюсь к Дэнни.
– Когда мы выходили из автобуса в Форт-Беннинге, – говорит он. – Сержант Мелтон кричал: «Где эти Е-четыре? Где эти мажоры и спиногрызы?» Мы еще из салона не выбрались, а он уже точил нож на вчерашних студентов, которые начинали службу в офицерском чине и с повышенным жалованьем.
– Помню, – хихикнув, говорю я.
– Ну вот. И как он муштровал нас до потери пульса, тоже помнишь? Никогда не забуду выражение твоего лица, когда мы шли на выход из автобуса. У меня, наверное, было такое же. Тряслись мы, как мыши в змеином логове. А помнишь, как ты повел себя?
– Штаны обмочил?
Дэнни смотрит на меня прямо.
– Неужели забыл, рейнджер?
– Чесслово.
– Ты пошел вперед меня.
– Правда?
– Правда-правда. Я-то сидел у прохода, а ты – у окна, и мне было выходить первым. Но когда сержант заорал, ты локтем отпихнул меня в сторону, чтобы выйти раньше. Страх страхом, однако ты инстинктивно решил защитить меня.
– Ха… – Совсем этого не помню.
Дэнни хлопает меня по ноге.
– Так что можете бояться сколько угодно, президент Данкан, – говорит он. – Но свою судьбу я вверяю вам.
Глава 9
В теплых лучах солнца и под звучание музыки в наушниках – «Сонаты и партиты для скрипки соло» Иоганна Себастьяна – Бах решает, что прогулка по Национальному моллу – не худший вариант провести время.
Мемориал Линкольна – греческие колонны и высоченная стела, водруженная на цоколь с бесчисленными ступенями – больше подошел бы грозному божеству, а не президенту, известному своей скромностью. Впрочем, такое противоречие – суть Америки и типично для нации, которая зиждется на свободе и правах человека и которая запросто попирает эти же права и свободы за рубежом.
Впрочем, геополитикой Бах не интересуется. И страна, и памятник,
