разве мы, о, Шан-ди, с ней похожи?!..», -
С высоких круч кричит он, сам не свой».
Оцепенела горе-черепаха
От этих слов, уйдя в печаль-тоску,
И покатилась… Как же тут не ахнуть,
Когда глядишь всю жизнь в глаза врагу,
И видишь в них единственного друга?!..
И тигр взбешён: в груди вскипает месть…
Он мчится вниз, чтоб преподнесть науку
Ничтожеству, от злости вздыбив шерсть.
И вот уж бьются, бывшие друзьями…
Сочится кровь… Удар, ещё удар…
Знать, никогда не встретятся сердцами
Два крепких друга… Это ль не беда?!..
И так погибли оба, без возврата…
И кто всплакнёт по жалким двум телам,
Скатившимся с Небес в цветок заката,
Не видя корня вспыхнувшего зла?
Довольно, хватит мясо дармовое
Терзать орлам, коль люди голодны!..
И на костёр отправлен был пилою
Корявый ствол завистливой сосны.
КУ’УСАМО. СЕНТЯЬРЬ.
Устали маяться, бродя по гипермаркетам,
Свернули, улицей, за медленным дождём
И растворились в Скандинавии… А как это
Произошло у нас? – не думал я о том.
Сгущался сумрак, и казались великанами,
Под кистью осени, с муляжами палитр,
Природы девственной премудрые викарии,
Непостоянные в красе своей на вид.
Ведь только осенью, открыв природу времени,
Увидев ткань её и бег её волны,
Способны вновь объединить себя со всеми мы
И жизнь прочувствовать свою до глубины.
Средь этой северной, чуть серой геометрии,
С опрятным обликом, запретным и своим,
Я замечаю вдруг, что всё вокруг замедленно,
И это таинство – в подарок нам двоим.
В кафешке старенькой – всё речи незнакомые;
Шероховат её уют, но по душе…
И вопрошаю я: «Не это ли искомое,
Что вдруг рассыпалось, как сладкое драже?..»
И вот, над жаркою чугунной сковородкою -
Вершится вкусное… И счастлив я и нем…
Вы не поверите: залил всё это – водкою,
Ушёл в абстракцию, как в инобытие,
Бродил по городу, искал свои истории,
Шатал-расшатывал устои здешних мест,
Чтоб всё, как водится, закончилось застолием,
Не разглагольствуя, а так – в один присест.
А повсеместно правил вечер фиолетовый.
Иглою в небо – обескровленный костёл.
Но крест светящийся рубиновым соцветием
Над нами власти в этот вечер не обрёл:
Во тьме, за стенами «рабов», да за оградою,
В пустом безветрии, в отсутствии речей,
Ряды могильные с
