подчеркивал всю эту полифоническую картину.
Лестница железная. Спустились. Коридор между каютами, кажется, а может и лазарет. Не видно ничего, длинный путь, шагают, а вот зачем и куда – не мыслят. Вдруг слышен голос грубый мужской. Не разобрать ничего. Голос приближается, слышно шаги. Сторож заметил. Прятаться, да вот куда, все закрыто, впереди тьма, ничего не видно. Надо бежать. Добежали до конца, спустились в еще более нижний ярус – ребят засекли. Хоть бы что-то было, за что спрятаться, но нет.
Мрачный и чудовищный звук приближающегося титана сковал сердца притаившихся, за каким-то шкафом, стоящим в углу, по форме напоминающем в страшные секунды деревянный макинтош. На деле же это был обычный, крупный пожарный ящик, содержимое которого не отличалось от хранилища у пожарной каланчи – лопата, песок и ведра. Резкий щелчок рубильника и появился свет. Уже не спеша, заметив нарушивших его покой нарушителей, спускался по лестнице, огромный бугай, гора мышц и подкожного жира.
Его лицо испускало странные чувства – идиотическая улыбка, неправильной формы брови и с небольшой, мало кому заметной, но при пристальном изучении должным образом, подмеченным асимметрии лица.
Пару дней назад Ваня видел его – засмеявшись с его неумения разговаривать должным образом – структурированная речь была редким явлением в его жизни. Он был юродивым по мышлению, сыном давно умерших родителей, работающих ранее здесь. Его недюжинная сила и условная покорность в большинстве случаев устраивала здешних работодателей, платили ему мало, в основном вопрос содержания заключался в четырехкратном, не обязательно сытном обеде, который готовили ему и местным сторожевым собакам, чаще всего какие-то щи, каши и то, чем можно было забить огромнейший желудок, просящий постоянным образом о еде. Он редко болел и был прекрасным кандидатом для тяжелой работы. Многие считали его бесконечно добрым дураком, и да – этому были основания, он часто угощал конфетами беспризорников, работников, и проявлял достаточно дружелюбное поведение, в большинстве жизненных ситуаций.
Но, как и полагалось даже такому, как он, человеческая натура не однозначна, и противоречива. Всякий раз, когда была большая луна – он менялся, становясь более замкнутым, озлобленным, весной и осенью он также проявлял не самые милые эмоции, играя роль злого шута, издеваясь периодически над тем, кого не знал и знал слабым образом. Очень жаль, что его судьба лишила его, при его прекрасных антропометрических показателях главного – рассудка, сопоставимого с среднестатистическим жителем его времени.
Он мог быть тяжелым атлетом, культуристом, ибо все было при нем. А с каких мастерством он крутил в одной руке тремя огромнейшими пальцами полупудовые бочки с вином.
Ему, правда, не говорили о содержимом бочонков, так как он имел грех к алкоголю, после чего, как и любой другой человек, правда в более малых дозировках, приводящего у «нормальных»
