и смазливой наружностью, еще не зная, что задуманное ими злодейство решено осуществить именно сегодняшнею ночью, назначает ему амурное свидание в своей спальне как раз на это время. Что, кстати говоря, совсем не делает ей чести. Ведь они с Германном не только не представлены друг другу, но даже пока лично не знакомы.
Но это все пока догадки и эмоции, Ватсон. А вот вам и факты: главарь всей этой преступной банды. Да, да, Ватсон, что вы так на меня смотрите? Именно главарь! Это же преступный сговор группы лиц с целью преднамеренного убийства – это петля, Ватсон. Во всяком случае, по законам нашего королевства. Петля для всех троих – и давайте не будем об этом забывать. Так вот, главарь банды – красавица Полина, принимает решение – оставить все так, как было спланировано. Это даже лучше. В случае если что-то пойдет не так, то всегда есть этот алчный немец, которого легко сделать козлом отпущения.
Полина, знающая от Поля, как Германн среагировал на вздорный анекдот по поводу всей этой чертовщины с картами, хорошо понимает, что того интересует не сомнительные прелести этой озабоченной приживалки, а лишь секрет мифического карточного выигрыша. Ему нужно во что бы то ни стало оказаться наедине со старухой. Ну что ж, раз хочет – пусть так и будет…
А дальше все идет, действительно, как по писаному – Германн, подглядывает за «отвратительными таинствами» приготовления графини к ее последнему в жизни, вечному сну, потому что питье, любезно поднесенное смиренной ее воспитанницей, уже у нее внутри, а тщательно вымытая чашка давно стоит в Лизиной комнате на полке. А сама Лиза, спустившись оттуда по винтовой лестнице вниз, в этот маленький коридорчик за дверью, трясущаяся и бледная как смерть, изнывая от страха и нездорового любопытства, тоже подглядывая в щелку, но уже из другой двери – напротив. Эдакий театр одного актера. И двух зрителей. Лизонька взволнована. Ее сейчас интересует только одно – мог Германн видеть, что сегодня именно она подавала старухе смертельное питье или нет. Понял ли он, что старая карга уже на пороге смерти? Ведь яд уже начал действовать и оба видят одно и тоже:
«Графиня сидела вся желтая, шевеля отвислыми губами, качаясь направо и налево. В мутных глазах ее изображалось совершенное отсутствие мысли: смотря на нее можно было подумать, что качания страшной старухи происходило не от ее воли, но по действию скрытого гальванизма».
– Да, Холмс, похоже, вы правы – налицо явные симптомы действия сильного алкалоида, – не вытерпел я и вклинился в его захватывающий рассказ, – «…затемнения рассудка, перемежающиеся краткими периодами ремиссии с временным восстановлением зрительной и речевой функций…» продекламировал я по памяти какое-то пособие. Ваше описание очень схоже.
– Не моё, Ватсон! В том то и дело, что не мое! Это описание самого Пушкина!
– Да? Надо же! И как грамотно передано, Холмс! В этой стадии отравления ей уже
