как про нас, например, времён 90-х и поднесь – не Балабанов, но «Окраина» Луцика и Саморядова, «Собачье сердце» и «Облако-рай».
(имхо, ещё раз напомню).
Интересно, по какому принципу Ю-Тьюб сортирует подборки клипов.
Например, поискал там исполнение арии Ариэля из «Бури» Пёрселла.
Открылся ряд: Пёрселл «Буря» – Пёрселл «Король Артур» – Марина Журавлёва «На сердце рана у меня» – Пёрселл «Дидона и Эней», етс.
Поэзия – вечна и победительна.
Только вот поэт – слаб, немощен и стареющ…
вот оно чо, михалыч.
Старые фотографии; рука, которая раскладывает и передвигает их на столе. Фотографии шуршат, плоские, хрупкие, чуть завернувшиеся от сухости.
Струпья памяти.
Новомученики и исповедники…
Колючий снег; в снегу глохнет надтреснутый колокол.
Панихида по всем: по верующим, по атеистам, – если «анонимное христианство», в смысле, близком к заявленному Ранером, и имеет смысл, то примерно здесь: в те времена не отступить от Христа на каком-то небесном уровне, уровне бездонной глубины, равнялось тому, чтобы просто остаться человеком. Среди «винтиков в машине» стать – камушком в машине: не подписать. Не оболгать ни себя, ни ближнего, даже если ближний вот он, всё равно уже сидит в соседней камере и сам, потеряв облик человеческий, пальцами, переломанными следователем, подписал всё…
Страшно, не могу говорить и размышлять дальше.
Притча о блудном сыне; наши домыслы о ней: младший то, старший – сё…
И младший не образец (вот отъестся в отчем доме – да и поди опять за старое, свинью ведь сколько апельсинами ни корми, она всё в рожки смотрит?…), и старший – не «отрицательный персонаж», но любящий отца и послушный ему трудяга; но притча, видится, не об этом.
Об этом, человеческом, ежели домысливать да притчами причитывать – конца-краю не будет.
Она – о другом. О данном ясно и недвусмысленно ЗДЕСЬ-И-СЕЙЧАС, не грядущем в туманном будущем, не выискиваемом в прошлом: в вечном. Обнаруживаемом во времени, в его суете и быстротечной тленности – вечном.
О неизменной милости и любви Отца.
Чего-то вдруг вспомнил ни к селу ни к городу…
В оные дни моего первосвященства (когда то есть я только-только стал священником) освящал я дом. По всем комнатам мы, как положено, поставили свечи, а поскольку подсвечников не было, то поставили свечи в пластмассовые стаканчики. Свечи горели во всё время освящения, потом мы их погасили, а одну – в комнате, где жил сын хозяйки – забыли… После освящения мы предались увлекательной никодимовой беседе, из серии: «2538 недоумённых вопросов к батюшке». Беседу нашу прервал запах гари: непотушенная свеча, догорая, расплавила стаканчик
