ограничить полноту, выбрать из неохватимого – своё…
с этой точки зрения все мы, человеки, в той или иной мере – еретики.
Ибо как можем в полноте охватить – Сущего, Который везде Сый и вся исполняяй?…
Современным несторианам, имже несть числа, хорошо бы вспомнить: Христос – не только Человек.
Но и Бог.
И вся невероятная фишка вот в чём:
Бог БОЛЬШЕ меня, ВЫШЕ и ШИРЕ меня; я не могу Его понять всего…
но от этого Он не становится – чужим.
Он – кровно свой мне.
Вот этот невероятный, непредставимый факт – РАСТИТ меня в рост.
Буквально, одной рукой берёт за головёнку, другой за ноги, и – тянет, и меняет, аж связки трещат…
И я – МЕНЯЮСЬ – из того, кто есть вот сейчас, в того, кем должен быть, каким задуман ИМ.
Я знаю, что деревьям, а не нам, Дано величье совершенной жизни, На ласковой земле, сестре звездам, Мы – на чужбине, а они – в отчизне…
Холод; все в унынии и ропоте – «где же весна?!…», а ветки под окном – распускаются зелёными листочками, безмолвно, терпеливо, без всякого ропота.
Они истинно живут на Земле, исковерканной, но всё ещё хранящей творческое Слово шестоднева.
А мы, люди, где… словно бы на убывающей Луне.
Из «Мерзейшей мощи» в эти дни звучит рефреном:
«Сульва, которую смертные зовут Луною, движется в низшей сфере. Через неё проходит граница падшего мира. Сторона, обращённая к нам, разделяет нашу участь. Сторона, обращённая к небу, прекрасна, и блажен, кто переступит черту. На здешней стороне живут несчастные твари, исполненные гордыни. Мужчина берёт женщину в жёны, но детей у них нет, ибо и он, и она познают лишь хитрый образ, движимый бесовской силой. Живое тело не влечёт их, так извращена похоть. Детей они создают злым искусством, в неведомом месте…»
«похитили человека… и разобрали на компетентные органы…»
(навеяно)
Сегодня спали плохо: дом у нас панельный 9-этажный советской постройки, слышимость как сквозь бумагу. Соседи снизу гулеванили до 2-х ночи (причём, раньше оттуда такого не замечалось, живут какие-то, вроде бы, солидные люди, с детьми… а тут чего-то, не знаю… куда-то детей видимо дели, вот и). Савка, как особо чувствительный, спал в наушниках.
Так вот… они как-то так гулеванили – без музыки, сперва погудят-погудят, а потом как заорут все дурниной, словно гол забили, – и опять, – что я сделал вывод: в карты играют. И орут при выигрыше-проигрыше… и кто-то один особо громко и дико орёт: «КАКАКАКА!…» Кукарекает проигравший, умозаключил я.
И вот это какака именно более всего и раздражало.
И обычные для всякого, разбуженного средь ночи соседским шумом, мечтательные невольные помыслы, типа ворваться, передёрнуть затвор помпового ружья и проч., были
