деньги» А он уже пьян в стельку. Все деньги пропил.
Отвлекает Исаак Константина Ивановича от будничных дум. Не все рассказы Исаака ему интересны. Но слушать надо, хотя бы из вежливости. А Исаак уже гудит почти на ухо:
– Главной целью съезда было создание партии. По этому вопросу споров не было. Партию создали. Зато споры возникли из-за ее названия. Слово «рабочая» первоначально не нашло поддержки у делегатов. Откуда рабочие-то? Единственным рабочим был часовщик Кац. Ну, каким ещё рабочим может быть еврей – только часовщиком.
Константин Иванович хотел добавить: «И сапожником. Мол, у нас в Гаврилов-Яме есть Соломон – сапожник».
Но не посмел. Заметил, как презрительная усмешка промелькнула на лице Перельмана.
Через секунду опять звучит комиссарский уверенный голос:
– Поэтому и решили не называть партию «рабочей». Уже после съезда все же включили в название созданной партии «рабочее» слово. Были и другие варианты. «Русская социал-демократическая партия», «Русская рабочая партия», «Русский рабочий союз». Назвать новую партию «Русской» – надо быть большим оригиналом. Или демагогом. Среди делегатов съезда русский был только Ванновский, а остальные были евреями.
– Как-то странно всё это слышать сейчас, – вставил слово Константин Иванович.
– Конечно, странно. Ведь и язык-то нам дан, чтобы скрывать свои мысли, – оборвал его Перельман.
«Насчёт языка где-то уже слышал. Кто-то из французов. То ли Фуше, то ли Талейран», – вспыхнула незадачливая мысль. Но Константин Иванович легко притушил её. Почему бы и нынешним комиссарам не поучиться фигуре речи у наполеоновских проходимцев. Одного поля ягоды.
И опять голос Перельмана:
– Я – интернационалист. А вы, интеллигенция, не должны быть на обочине истории…
– Какая интеллигенция. Мы из мещан, – усмехнулся Григорьев.
– И я не из дворян, – Исаак серьёзен.
«И кто бы мог подумать», – мелькнула ядовитая мыслишка. Но на лице Константина Ивановича остаётся почтительная мина. Он внимательно слушает. Исаак продолжает рассказывать:
– Борис Львович Эйдельман, который председательствовал на съезде, был врачом по профессии. Как и мой отец, кстати. А я в то время учился в зубоврачебной школе Льва Наумовича Шапиро в том же Минске. Таки Эйдельман, как врач врача, – Исаак посмотрел строго на Константина Ивановича, – прошу заметить, не как еврей еврея, а как врач врача попросил Шапиро привлечь к делу его школяров. Выбор пал на меня и ещё двоих парней. Кстати, оба парня были русские. Мы должны были предупредить о появлении жандармов. А мне Борис Львович поручил, поскольку я был постарше остальных школяров, следить, чтоб особо любопытные прохожие не задерживались около дома, где собирались делегаты. Спросил: «Ты сможешь узнать шпика?» Я сказал нахально: «Конечно». Через час я уже заметил
