Богу, продали до появления этого Центротекстиля. У нас на складе до сих пор не использовано полотна несколько миллионов аршин.
Продали, думали закупить пару новых ткацких станков. И вот не вышло. А сейчас ничего не можем продавать без разрешения Центротекстиля.
– Кругом вредители, кругом. Вот решим вопрос с дровами, поеду в Ярославль. Просто преступление – в такое время задерживать зарплату, – эти фразы Перельмана сопровождалась злобными выкриками на непонятном языке, полным гортанных и хрипящих звуков, особенно согласных «г» и «х». Непохожим на языки ни английский, ни французский, знакомые Константину Ивановичу по гимназии. Откуда было знать старшему счетоводу, что эти проклятья звучали на иврите.
Исаак Перельман, внук минского раввина, человека жёсткого и властного, жил с родителями в доме деда, учился в хедере, где освоил язык Талмуда. Отец Исаака – врач, постоянно боролся с «мракобесием» тестя. Отправил сына в обычную школу. «Я не допущу, чтобы мой сын вырос неразумным, местечковым евреем», – ругался он с тестем. А тесть зло орал на него: «Может, ещё загонишь внука моего к этим еретикам, идолопоклонникам. Идола вознесли себе, Иисуса Назаретскаго, еврея вероломного! Повелено Богом небесным его и последователей его ввергать на дно пропасти. Еретики врут эти, что пророк возвестил об Иисусе, который дал им омерзительный крест вместо обрезания». Отец морщился, но слушал тестя. Когда тот, наконец, замолчал, сказал: «Я атеист. Если встанет вопрос о поступлении моего сына в Московский или Петербургский университеты – примет он и христианство». И посыпались на него проклятья раввина: «Будь ты проклят устами Иеговы, и устами семидесяти имен по три раза. Пусть душа твоя разлучится с твоим телом. Пусть поразит тебя глас Господа. Пусть падешь ты и никогда не встанешь». В праведном гневе ещё хотел прокричать: «Пусть жена твоя будет отдана другому, а по смерти твоей пусть другие ругаются над нею». Но вспомнил, что «жена», которая «пусть будет отдана другому» есть его дочь. Замолчал, и потом тихо прошипел: «Из дома моего идите. С глаз моих долой».
Внук раввина, Исаак Перельман, креститься не стал. Но свой крестный путь нашёл в революции.
Под удивлённым взглядом Константина Ивановича Исаак тяжело вспоминал всё это. Поморщился как от изжоги. Изжога и в самом деле одолевала его. Тихо сказал: «Извините».
Константин Иванович вышел в коридор. Перельман зачадил своей махоркой. Просто невозможно было дышать.
В глубине фабричного коридора видна фигура Кудыкина. Ещё помнится его давешний гаденький взгляд. Кудыкин разговаривает с каким-то незнакомым мужиком. Григорьев слышит их разговор.
Незнакомец презрительно: «Развалили большевички фабрику». Кудыкин подвывая: «И пошто прогнали господина Рябушинского!?»
На другой день в восемь утра Константин Иванович уже сидел напротив своего начальника. Он сообщил, что виделся с мужиками из села Великое. Мужики сказали, что ещё раз ходили к ближним местам, где сложены дрова. И что придётся версту тащить брёвна на себе, чтобы добраться
