остановилась возле дома Григорьевых. Константин Иванович осторожно сошёл с двуколки. Махнул рукой Исааку. Тот кивнул головой.
Неожиданно взошла луна, осветив всю округу неживым, фиолетовым светом.
Дверь в квартиру была не заперта, и это напугало Константина Ивановича. Он пробежал по коридору мимо резного сундука, вещи из которого вывалены на пол. Сундук этот прибыл с приданым Катеньки.
В комнате мебель вся отодвинута от стен, дверцы бельевого шкафа и буфета распахнуты настежь. Простыни, скатерти, платья Катеньки и рубашки, и нижнее бельё Константина Ивановича – всё в беспорядке валялось на полу. Катя сидела на стуле посреди комнаты, укачивая дочку. Обратила на мужа неподвижный взгляд. Слабо улыбнулась. Сказала: «А я думала уже всё…» И разрыдалась. Константин Иванович подбежал к Кате, осторожно взял из её рук ребёнка. Положил на диван. Верочка тихо захныкала. Но он уже не слышал ничего, бросился на колени перед женой, прижал её к себе. «Всё, всё, милая моя. Всё хорошо», – шептал он, целуя мокрое от слёз лицо Катеньки.
Уже забрезжил ранний рассвет, когда Константин Иванович повёл жену в спальню. Катя спохватилась, было, собирать с полу бельё. «Завтра, завтра», – проговорил Константин Иванович, увлекая жену к кровати. Как только у себя подмышкой почувствовал ровное дыханье Кати, тут же провалился в глубокий сон.
На утро Константин Иванович проснулся поздно. Накинул халат, вышел из спальни. В гостиной, где вчера был полный разор, всё было прибрано, даже мебель чинно стояла у стенок. В коридоре слышится негромкий голос Кати и ещё чей-то бабий, жалостливый с придыханиями. Константин Иванович узнает, это соседка Матрена:
– Господи, твово-то заарестовали. Как же это. И что же эти большевики творят. И никакого спасу от них нет…
– Нет, нет. Всё нормально, Матрёна Петровна, Константин Иванович просто задержался на работе допоздна, – слышится торопливый голос Кати.
– Так уж и на работе, люди напраслину возводить не будут. Константин Иванович человек заметный. Кто ж на Пасху в церкви хором руководить-то будет? Пасха ж нынче в мае, – не унимается Матрёна.
– Спасибо, Матрёна, что озаботилась обо мне. А вот он и я, – Константин Иванович появляется в дверном проёме, затягивает кушак на халате. – Извиняюсь, что не при параде.
– Да чего уж. Мы, чай, не институтки нетронутые… – Матрёна засуетилась смущённо.
Катя вежливо подталкивает её к входной двери.
Константин Иванович вальяжно сидит за столом, ожидая завтрак.
– Чего там у нас нынче, по случаю моего избавления, – кричит он. И беззаботная улыбка расползается по его породистому лицу. «Ишь, бодрячок, не рано ли веселишься», – будто кто-то прошипел на ухо. И стало сразу как-то неуютно.
А Катя отвечает мужу из кухни:
– Праздничный завтрак. Каша овсяная на подсолнечном масле. Кусок ситного с сыром голландским. Чай с мятой и два куска рафинада к нему…
