самой главной ошибки,
Я бы вывесил предупреждения.
Ни шанса на искренность.
Не смей признаваться. Вихляй, уходи, отшутись и помоги забыть, ни за что не позволяй секундным порывам завладеть твоим языком. Глотай колючую проволоку проклятых слов «я люблю», глотай, глотай, ГУЛАГ внутри сам себя не огородит. Помни: ты никогда не подойдёшь под идеал. Слишком судорожно твоё внимание, очаровывают отстранённые, никак не те, кто ловит каждый шаг и в курсе всех мыслей.
Ни шанса на искренность.
Пей, смейся, рыдай.
Ты рядом, и тебе повезло: как радостно страдать! Видны все детали, рукой дотянуться, но тебе никогда не будет позволено этого сделать. Ты же умница, ты же молодец, ты же не хочешь сорваться и прахом пустить всю вселенную, сшитую из лоскутков вокруг главной мишени. Она недостижима, не смей забывать.
Пей, смейся, рыдай.
Любовь от влюблённости легко отличить по степени жути: в последней она лёгким мазком, если мы – испорченные дети жестокости, а в первой – грунтовкой холста. Я бы вывесил предупреждения, например:
все общие друзья – предатели по умолчанию,
пей, смейся, рыдай в одиночестве,
и ни намёка на искренность, слышишь?!
Что говорят неудачники?
Сон первый. Шагая по синей траве
Волосы Пэридот утянуты в две бесконечных косы. Проливаясь от самых висков и до пола, они берут в кольцо её благородную голову. Старейшина седа, как лунь, но бессмертна – и потому молода, как июньская лилия. Склонившись над звенящим бусинками свёртком, она едва касается лба младенца и что-то шепчет, а встревоженная мать, замерев, как мышь перед взглядом змеи, слушает этот шёпот.
– Не знающий гнёта, глубокий мыслью, ты вырастешь чутким и столь прекрасным, что звёзды будут зажигаться лишь в твою честь. Да отмерят путь твой три края, что укроют за собой гибель, и первый будет, когда ты споёшь на пролитой воде, и второй будет, когда, шагая по синей траве, сверзишься в тень, и третий будет, когда, обретя мир, ты уронишь гранат.
Из-под век Пэридот сквозит белый огонь. Она качает младенца, но тот не открывает глаза: его сон так глубок, что малютка не слышит пророчества своей судьбы.
– Боги коснутся тебя рукой крепкой, кровавой, и не будет в подлунном мире никого пленительней тебя, – голос старейшины крепнет, его гулкие ноты разносятся по тёмной комнате. – И будет всё так, как предрекла я, и да прозвенит твоё имя!
Ночь сгустилась над людским королевством, но просиявшие звёзды взрезали синюю мглу.
– Капелла.
≈
– Его Величество Император Гуфра Четырнадцатый, позвольте ничтожному слуге доложить о прибытии в столицу эскорта Прекраснейшей, который благополучно завершил свою миссию и возвратился…
Окна тронного зала столь высоки, что, вынув стёклышки витражей, можно окружить ими весь город Глория с рыночной площадью и домами дворян. Гербы древнейших родов украшают трон Императора искусной резьбой, под потолком зала цветут флаги всех прозелитов: зал не пройти от дверей до ступеней меньше, чем
