тоже. А ведь и у них жены, дети, старики-родители…
– Ну, ты-то, брат георгиевские отличия имеешь…
– Отличился по началу, по глупости. Потом тоже убивать пришлось. Не потому, что германец – враг, а потому что, если я его не убью, он меня убьет. А какой немец враг? Такой же рабочий или крестьянин. Так-то, Коля! На фронте народ быстро умнеет.
– Зачем же ты с такими настроениями в школу прапорщиков подался?
– Мелко еще плаваешь, Коля, жопа видна. Да хотя бы четыре месяца от передовой, от смерти, крови отдохнуть! А в тылу тоже кому война – кому мать родна. Пешком из школы домой шел. Заглянул в Елисеевский. Прилавки от икры с осетриной, да омаров ломятся. Правда, от Елисеева меня быстро выставили. Кстати, не посмотрели, что герой войны и георгиевский кавалер. «Не положено нижним чинам в заведении находиться», – сказали. Прошел по Тверскому бульвару до Никитских ворот. Там в магазине колониальных товаров ананасы на полках лежат. Дальше от центра в лавках очереди за дешевой колбаской. А у нас, на Пресне очереди за черным хлебом!
– Наши рабочие себя и белым хлебом, и пряником с крендельком побаловать себя могут. Папаша хорошо платит, да еще время от времени повышает жалование, – попытался возразить Николай.
– Это – ваш папаша, а мой дядюшка такой добрый. Остальные три шкуры дерут. Но недолго терпеть осталось. У рабочих и солдат сейчас совсем иное настроение, нежели в начале войны. Вы только, ребята, Александру Федоровичу, о чем мы говорили, не рассказывайте! Не то он расстроится.
Потом пришли бабушка и мать Лёни Аглая. Бросив дела, явился Александр Федорович. С ним Анфия Павловна. Долго сидели, вспоминая былое. Леонид больше молчал, а когда его попросили рассказать о войне, ответил:
– Рассказывать особо не о чем!
Потом у себя в доме Анфия Павловна сказала:
– Повзрослел Леонид…
– На войне быстро взрослеют, – ответил ей муж.
Убийство Распутина потрясло Россию. Уж больно крепко врос старец Григорий со своими многочисленными прихлебателями во все сферы жизни страны. Казалось, его всевластию не будет конца. Правда, находились те, кто искренне считал царского любимца святым человеком. Большинство же видело в нем жулика, шарлатана, пьяницу и развратника. Ходили слухи, что оттого столь крепко сидит Распутин, потому как в его любовницах оказалась даже сама императрица. Сам Коля как-то с Шуркой пошел в кинематограф. Папенька поощрил деньгами за хорошую учебу и примерное поведение, хотя сам кино не жаловал, полагая что оно – «от лукавого». Перед «фильмой» с господином Глупышкиным (французский комик Андре Дид – авт.) показывали кинохронику. Государя награждали орденом святого Георгия. Вдруг с балкона заблеял омерзительный голосок:
– Царь-батюшка с «егорием» (простонародное название награды – авт.), а царица-матушка с Григорием!
Дома пацаны
