бесчувственного громилу Арсений Федорович.
– Революция, товарищ Арсений, в белых перчатках не делается! Так учит нас товарищ Ленин, – поправил отца Лёнька. – А ну, братцы, запевай нашу любимую. Смело, товарищи, в ногу!
– Духом окрепнем в борьбе. В царство свободы дорогу грудью проложим себе! – подхватили рабочие.
Через несколько дней, когда все успокоилось, Николай встретился с Леночкой и рассказал о событиях.
– Как бы я хотела быть с вами! – вздохнула девушка. – Не пустили! Заперли на замок!
– Это – правильно! Дело было серьезное, не женское, – заметил Лебедев.
– Ты, Николенька, зря думаешь, что революция – дело только мужское. Женщины должны в ней участвовать на равных правах с мужчинами!
– Неужели и стрелять должны? – удивился парень.
– Если потребуется – должны стрелять. Однако перевязывать и ухаживать за ранеными – это тоже участие в революции. Учить читать и писать неграмотных солдат – это тоже участие в революции. Строить баррикады – это тоже участие в революции. А когда власть взята народом, строить новую жизнь – это тоже участие в революции! Так, что мы – женщины, еще свое слово скажем!
– Эх, ты – революционерка моя, ненаглядная! – притянул Коля к себе Леночку и поцеловал ее.
Девушка ответила поцелуем. Потом шептала, когда Николай целовал ее:
– Как хорошо, что отменили сословия! Теперь мы можем стать мужем и женой! И то отец, когда о тебе речь заходит, хмурится. Чувствует, что люблю тебя, но говорит: «Лебедевы – люди хорошие, но не ровня нам! Капиталы – мелковаты! Я тебе, Леночка, хорошего жениха найду! Вдового владельца мануфактуры или сынка хозяина завода. Стерпится-слюбится!» А я в революцию шла, чтобы покончить с неравенством, чтобы быть с тобой!
На каком же небе от счастья был Коля, услышав сказанное! Ведь Леночка сделала то, чего сам он стеснялся – призналась в любви, да еще сказала, что хочет быть его женой!
Потом Леночку перестали выпускать из дома. Говорили, что ей надо повторить пройденное в гимназии, дабы успешно приступить к занятиям в Коммерческом институте. Ни Князевы – на свою подмосковную дачу, ни Лебедевы – на свои пасеки не поехали. Было не спокойно. Окрестные крестьяне жгли помещичьи усадьбы, кое-где делили между собой землю дворян, купцов и даже монастырей. На Пресне власти не появлялись. Зато патрульные юнкера душу вытряхивали из рабочих, прежде чем пропустить на центральные улицы. Коле с Шуркой проникать в центр помогали мундиры учебных заведений. А им все чаще поручали дядя и двоюродный брат отнести записку по тому или иному адресу. Сам Арсений Федорович сменил английский костюм на рабочую поддевку, а Лёнька переоделся в солдатскую шинель. В лавках с каждым днем становилось все меньше продуктов, а цены на них становились все выше. И все чаще папаша Александр Федорович
