Ханна честно встала, медленно пробралась мимо раскладушки с Сашкой к чайнику, щёлкнула кнопкой. Сашку Ханна будить не стала, впрочем, она была уверена, что он и не спит.
Чай в горло полез, целых полчашки. На этом Ханна завтрак закончила, механически накрасила глаза, оделась в первую попавшуюся юбку – всё равно под стойкой ресепшена не видно – и одну из салатовых блузок. Блузки у администраторов форменные, и это хорошо, хотя бы над одеждой думать не надо.
В автобусе удалось сесть, и Ханна прилипла к окну. Сегодня шёл снег, мела вьюга, было ещё противнее, чем обычно. Ханна вспомнила про вождение. Надо будет позвонить инструктору и сказать, что она готова продолжать.
На работе – все эти слова сочувствия, на которые надо что-то отвечать, все эти соболезнования. Мука мученическая. Лучше бы все делали вид, что ничего не происходит, легче было бы взять себя в руки.
После обеда почему-то вернулась бабушка Лёвы вместе с Лёвой.
– Забыли что-то? – Ханна участливо улыбнулась.
– Я к тебе, Ханночка. Дай-ка мне чашку свою.
– Зачем? – удивилась Ханна.
– Давай-давай.
Ханна пошарила за спиной на полке, не отрывая глаз от Лёвиной бабушки.
– Вот.
Бабушка вытащила из сумки термос и налила оттуда что-то. Полчашки.
– Что это? Бульон? – догадалась Ханна, принюхавшись.
– Бульон, – подтвердила бабушка. – Девочки сказали, что ты не ешь ничего, а держаться-то как-то надо. Я знаю, что ничего тебе не хочется. Но надо, золотой мой. Понемножечку, по глоточку. Выпей, силы появятся.
– Спасибо, – искренне сказала Ханна. – Я попробую.
Бульон оказался удачной идеей. Выпив полчашки, Ханна испытала удивительную сытость, словно съела хороший комплексный обед.
Лёвина бабушка удовлетворённо спрятала термос.
– Вот и хорошо, Ханночка. Выкарабкаешься, выберешься. Без мамы как без крыльев, знаю. Но что делать? Когда-то приходится становиться самой старшей.
Вечером Ханна заехала в свою любимую кафешку. Урок вождения поставили на завтра, а домой не хотелось. Ханна опасалась брать кофе, чтобы не заработать бессонницу, заказала чашку чая с мятой и вазочку паннакоты. Долго сидела и ковыряла ложечкой свой изысканный ужин, с заледеневшим сердцем глядя в чёрное окно.
Хорошо, что мама была. Хорошо, что она забрала Ханну из детского дома и позволила ей ещё почти тридцать лет не быть самой старшей.
23
– Мама, мамочка, ты живая, – я рыдала, обхватив её руками, и стуча зубами. Меня била дрожь.
– Ханночка, девочка моя!
– Мамочка, ты живая, ты здоровая, да? Ты здесь живёшь, да? Я тебя нашла, я тебя вижу, – шептала я громким шёпотом.
– Почему-то здесь, да, – странно ответила мама. Она тоже изо всех сил обнимала меня. Взъерошила мне волосы.
– Ты такая красивая стала, милая, – сказала она, явно любуясь мною.
Я
