в смиреньеи сильных
пламенным сердцем и волей
Ночи даны для молитвы-
легкой и непорочной
(руки увиты цветами
травою упругой и сочной)
Вечер – для детских игр
для размышления и чая
Пахнет душицей, кипреем
Меряет время свечами,
Держит весы из тонких
нитей закатного солнца
И на груди хрустальной
Оберег – чистая бронза.
«Спящий в дупле одинокого дуба…»
Спящий в дупле одинокого дуба
Обласканный летним теплом
Нашедший свое утешенье
в созерцанье воды и икон…
Над клевером пчелы кружатся
Медвежонок спросонья урчит,
царапает влажную землю
Эхо проснулось
Утро не спит.
Дочь моя пахнет ребенком
вкусной и сладкой едой
Умытый грозою и ветром,
Проснись,
нам пора за водой
По глиняной, узкой тропинке
втроем побежим
У реки
Бездонное сердце
и руки
как отблеск небесной сохи
«Сломанный нож…»
Сломанный нож
Кем-то брошен на скользкой дороге
Размышляю
Поднять или нет
«Арабской вязью ночь…»
Арабской вязью ночь
писала книгу
о самом сокровенном и святом
В одеждах из египетского шелка
она входила робко в отчий дом
У очага садилась
и молчала
о нас
о детях
и о Судном дне
Чертополох сухой
в руках держала
узоры рисовала на стекле,
А утром исчезала
в лунном свете,
оставив на пороге мягкий воск
и тень волос на глиняном кувшине
и на спине – следы от острых розг.
«Чуткие пальцы нащупали…»
Чуткие пальцы нащупали
узелки
на изношенных четках
Голос забытый, испуганный
лег незаметно и кротко
на почерневшие камешки
в мокром песке у моря
Сяду я тихо с краюшку
между молитвой и горем
Между любовью и радостью
сяду
На ручках – дитятко
Первенца укачаю
песнею ослепительной
И белоснежными нитями
вышью кресты на вороте
Детская распашоночка
вся в серебре да золоте.
Кашей сосновой вскормленный
теплым дождем напоенный
я полечу над водами
крепко и ладно скроенный
Волосы ветром спутаны
Роем пчелиным обласканы
Сердце из звезд и севера
снова согрето сказками.
Снится мне хлеб на паперти,
Небо раскрашено вереском
Охрою золотистою
Злой киноварью и семенем
Зелье разбавлено горькое —
ночью пригублено
выпито
Невод,
