быстро превращался в серовато-бурый. И вот я помню, еду с любимым сыном в одном лифте, поднимаемся домой. Сережка, как всегда, что-то увлеченно мне рассказывает, а я не столько его слушаю, сколько внимательно за ним наблюдаю, и только он в тесноте лифта приближается ко мне, я начинаю кричать:
– Не подходи ко мне близко, не соприкасайся с моим пальто! Я потом не отчищу его!
Катя продолжала дружить с Наташкой Самыгиной. Темноволосая, темноглазая, глаза не карие, а с прозеленью, Наташка рано оформилась и выглядела в 12 лет вполне взрослой девушкой. При виде любого существа мужского пола, даже совершенно ей не нужного, она начинала кокетничать. Это было не наигранное, расчетливое кокетство обольщения, нет, это было совершенно неконтролируемое, естественное для нее кокетство, это существо женского рода строило глазки представителям рода мужского, всем подряд. Наталья росла без отца, с мамой и бабушкой, единственной дочкой в семье, и в нашей семье два совершенно не подходящих для нее мужичка, Алешка и Сережка не были обойдены её вниманием. С Сережкой она постоянно дралась, постоянная свалка между сестрой и братом в её присутствии усиливалась, а с Алешкой любила побеседовать, поигрывая глазами. Последнее возымело неожиданный эффект.
Много лет Алешка вставал утром в шесть часов и уходил на работу. Жили мы в однокомнатной квартире, и чтобы не будить детей и меня, Алешка переодевался в прихожей, где на вешалке у него висели брюки и пиджак.
Теперь у нас была своя спальня, а в ней гардероб, и я безрезультатно старалась убедить мужа переодеваться в спальне и вешать одежду в шкаф, чтобы она не замусоривала прихожую. Но всё было, что об стенку горох. Алешка не желал помещать грязные брюки в шкаф, а вешал их сверху пальто в прихожей и каждый пытающийся преодолеть тесноту нашего коридора и попасть на просторы комнаты, должен был сначала носом ткнуться в Алешкины штаны, так как большой ком навешенной на один крючок одежды загораживал коридор до половины.
А тут вдруг вхожу и вижу: муж прыгает в одних трусах не в коридоре, а в спальне, он всегда как-то хитро припрыгивал на одной ноге, вытаскивая другую из брючины.
– Что это с тобой? – удивляюсь я, нисколько не сомневаясь, что не мои многочисленные просьбы возымели действия, ну нет, сейчас, после стольких лет совместной жизни я на это не рассчитываю.
Доносится громкий смех Наташки Самыгиной из Катиной комнаты.
– А.., – понятно, – говорю я.
– Да такие кобылки ходят, взрослые совсем, – недовольно говорит муж.
– Да на самом деле они еще маленькие, не понимают.
– Они может, и не понимают, а я-то понимаю, – бурчит Алешка.
Мне, как заочной аспирантке, был положен двухмесячный отпуск.
– Для работы с литературой, – бурчал Пикаев, подписывая мне бумагу для НИОПиКа с просьбой предоставить мне дополнительный отпуск в размере тридцати календарных дней.
– Да.
– Что
