дня наших совместных охот. Но охотничья страсть, кипевшая в нашей молодой крови, как моей, так и собачьей, очень мешала этому. Стоило взлететь найденной птице, как и я, и Арчи напрочь забывали все, о чем так красиво пишут в учебниках. Я уже не особо смотрел, что делает моя собака и думал только о выстреле. А пес, забыв все, чему его учили во время натаски, сразу после выстрела радостно срывался с места за взлетевшей птицей, чтобы подать. Ему было совершенно не важно, упала она или нет. Он твердо верил, что хозяин не промажет, и весьма разочарованный возвращался назад, если я промахивался. И хотя он твердо знал, что после такой пробежки его обязательно накажут, каждый раз страсть брала свое! Чего я только не делал, чтобы исправить этот его недостаток, пока не смирился и стал просто получать удовольствие от совместной охоты.
Но в начале я пытался бороться. В одну из своих поездок на охоту я решил в очередной раз заняться воспитанием молодой собаки. Я набил около десятка патронов только порохом, без какого-либо снаряда, пули или дроби, и вышел в поле. Благо, луга тогда начинались прямо за домом, и искать птицу особенно было не нужно – коростеля и дупеля было в достатке.
Деревня, окруженная когда-то высоким лесом, уже давно превратилась в одинокий оазис, стоящий посреди полей. От нее до ближайшего леса было метров триста или четыреста, и в те годы, когда земля отдыхала от тракторного плуга и бороны, она покрывалась ковром луговых трав, среди которых находили пропитание и спасение множество представителей пернатого царства.
Выпущенный на волю Арчи довольно быстро нашел птицу. И пока корда (длинный десятиметровый шнур) была пристегнута к его ошейнику, сдерживался от гоньбы за ней. Он был очень умный кобель и прекрасно понимал, что рука хозяина всегда остановит его с помощью этой веревки. Поэтому, как паинька, делал все правильно, не вырывая веревку из рук. Я был очень доволен: вот, собака, наконец-то, поняла меня и никуда не бежит после холостого выстрела!
Я отстегнул корду и отпустил Арки в поиск уже без нее. Вот он причуял птицу, вот вышел на «потяжку». Я приблизился, как можно ближе и, стоило птице взлететь, скомандовал ему: «Сидеть!» Арчи послушно остался на месте. Выстрел! И вот он, почувствовав свободу от хозяйской длинной веревки и всего того, чему его учили, бросился за низко летящим над лугом дупелем, пристроившись к нему в хвост.
– Нельзя, Арчи! – кричу я. – Сидеть!
Никакой реакции. Пес видит только птицу, а та летит все дальше и дальше.
– Арчи, ко мне, ко мне! – кричу я. Скидываю мешающее мне бежать ружье и ягдташ на траву и бегу догонять непослушную собаку. Та уже бросила бежать за улетевшим куликом и теперь носится по полю в поисках другой птицы, делая вид, что она очень занята, и не желая подходить к хозяину зная, чем это чревато.
Не сразу, но я догоняю неслуха и хватаю за ошейник. Он получает полную порцию эмоций и нагоняев и виновато
