их кружиться в воздухе.
– Луиджи! – крикнул он. Где-то далеко послышался шум, который мгновенно стих. – А… – Эмилио махнул на дверь рукой, и сам, скомкав в ладонях покрывало, протёр зеркало, образуя посередине него чистое пятно. Посмотрел на отражение своего изрезанного шрамами лица и тут же отвернулся к окну.
Даже сам он с трудом мог смотреть на то, что стало с его лицом. Что уж говорить о том, чтобы наказывать подобным образом молодую красивую девушку.
Эмилио давно понял, что любовные утехи не для него.
Он, безусловно, оставался мужчиной и, как и прочие его братья по Ордену, не брезговал городами для развлечений. Однако Обет давался ему куда легче, чем многим другим, потому что он давно уже понял, что любить его таким, каким он стал, не станет никто.
Вот уже двадцать лет прошло после его путешествия в Пасталону. Путешествия, которое не имело смысла, как и все восемь предыдущих походов за море. Семьдесят его братьев оставили на Святой Земле жизнь. Он – всего лишь будущее, которого у него и без того никогда не было.
Эмилио было пятнадцать, когда он принял обеты. Он был молод, глуп и выполнял последнюю волю той, что умирала у него н руках. Той, кого далеко за морем успел полюбить больше чем любил зелёные берега родной земли.
Когда Калила покинула его, Эмилио поклялся, что будет хранить траур о госпоже своего сердца до конца дней и никогда более не вступит в брак. Не было этих сомнений у него и все последующие двадцать лет.
Он давно уже думал, что его сердце умерло. Обеты надёжно защищали Эмилио от новых глупостей. И если даже кому-то приходило в голову добиваться его внимания, Эмилио всегда твёрдо знал, что причина тому – лишь деньги, которые в случае его смерти вне брака должны отойти Ордену, да титул графа Савойского, охотников за которым всегда было немало.
Эмилио не позволял себя одурачить никому. Он не был стар – ему едва исполнилось тридцать пять – но о том, какой внезапной порой бывает смерть, он знал очень хорошо. Подпускать к себе кого-то, кто желал бы ему этой смерти, Эмилио не наверевался – тем более, что ни одно гибкое тело не вызывало у него более чем желания, а ради телесной жажды он не собирался рисковать ни званием Рыцаря Чести и Преданности, ни собственной жизнью.
Он думал, что сердце его мертво, пока проклятая девчонка не заставила прогоревшие угли снова заныть, почувствовать боль, какой не было в жизни Эмилио до сих пор.
Исабелла сама по себе будила в нём так много, что уже теперь Эмилио готов был бы наплевать на обеты и окунуться в грех с головой – если бы только он имел уверенность, что Исабелла в самом деле любит его, полюбила также внезапно и безумно, как и он сам.
Увы, Эмилио ещё не настолько обезумел, чтобы предполагать, что его можно любить. Тем более – что полюбить такого, как он, может девчонка, избалованная богатством и всеобщим вниманием. Девчонка, которой едва исполнилось двадцать, и которая, конечно, лишь по сонетам знала, что такое любовь.
Эмилио
