приправленный затхлым духом старых стен, проникал в лёгкие. Убаюкивал, как родной голос, даря Софье свою нежность. Так пахла её прежняя музыкальная школа. Давно. Раньше, ещё до ремонта. Так пахли пропитанные временем концертные залы и театры, прогулки по причудливым коридорам в ожидании третьего звонка. Так пахли оркестровые ямы, гримёрные, закулисье. Так пахло её детство, проведённое на театральных подмостках с бабушкой-актрисой, которую она уже почти не помнила. Вот только этот запах…
– Давай я… – он помог ей снять кожаную куртку, размотать разноцветный шарф и обходительно сам повесил их на кривую металлическую вешалку у входа. – Сейчас я тебе сыграю, – он прошёл к инструменту. Сев на стул, расстегнул пальто, точным лёгким движением откинул его полы назад, как фалды фрака, и бережно открыл сияющую лаком крышку чёрного рояля. Застывшего посреди пустого кабинета сочной каплей глазури. Противоречащего окружающей его пустынной ветхости, ощущаемой во всём – и в изъеденных старостью оконных рамах, простирающихся до самого потолка, и в истёртом до проплешин паркете, и в почерневших от пробирающегося через щели в окнах городского смога, бывших когда-то белыми, французских шторах.
Зависнув руками над чёрно-белыми клавишами инструмента, Женя замер на мгновение. И преобразился – сутулость исчезла, глаза горели. Напряжённый, как натянутая струна, он повёл плечами, словно ёжась от дуновений проникшего сквозь расщелины в оконных рамах несносного ветра. Ледяного, вездесущего этой зимой. Вздрогнул, качнулся над инструментом и… Пальцы вспорхнули над роялем. Музыка полилась множеством чередующихся звуков из-под его тонких длинных пальцев. Звуков чарующих, нежных, настойчивых. Всё более накатывающих, подобно морской волне. Мелодичная полифония сменилась бурными диссонансами. Нагнетающими напряжение, бередящими чувства. Грохочущими, требующими, как истосковавшийся человек, внимания и любви. Через некоторое время буря стихла, сойдя на нет, разливаясь бесконечной водной гладью. Примиряющий аккорд, и он остановился.
– Что это? – взволнованно спросила Соня.
– Импровизация, – Женя встал из-за рояля и подошёл к ней. Щёки – покрыты лихорадочным румянцем, глаза – блестят. – Теперь ты знаешь, где я провожу большую часть своего времени.
От его близости Софья густо покраснела в тон слишком свободному, неловко сидящему на ней красному платью. Позаимствованному у матери без её ведома. Глубокому декольте особо нечего было демонстрировать, и оно разочарованно оттопыривалось, подчёркивая длинную худую шею и изящную линию ключиц.
– Ты здесь учишься? – спросила Соня, отводя глаза.
– Да. Я заканчиваю консерваторию в этом году, – он подошёл ещё ближе. Совсем вплотную. – И откуда у тебя мой номер?
– Секрет, – Соня нервно рассмеялась.
– Ты говорила, что мы где-то встречались… По-моему, я и вправду тебя где-то видел… – он провёл рукой по её длинным пушистым волосам и начал накручивать на указательный палец прядь волос, медленно притягивая её к себе. Соня испугалась: «Куда ещё ближе?» Ей и так казалось,
