художника, ни теперь, ни тогда.
Лица молодых людей выразили такое разочарование, что Нерон Петрович смутился и еще усерднее заскреб по щетине.
– А что за картина, вы говорите?
– Девушка. – кисло ответил Пашка. – Очень красивая. На испанку похожа.
Лицо старика посветлело.
– Я ее знаю. Антуанетта.
Антуанетта жила на том же этаже, в квартире напротив. Она действительно была испанкой, правда, только наполовину. Красивая, яркая, всегда готовая рассмеяться, она была любимицей всего дома. Нерон Петрович был младше ее на 10 лет, но они все равно очень дружили.
– Имена у нас обоих были что надо. Ее назвали в честь Марии Антуанетты, меня – сами знаете. Вот так и подружились. Ее отец работал на текстильной фабрике, иногда приносил мне модные рубашки. Знаете, для них – производственный брак, швы кривые, ткань плохая, а для небогатого мальчишки радость. Я очень ими гордился. Потом он получил работу в другом городе, и они всей семьей уехали. Как раз лет пятьдесят назад. Вот так-то.
– Ну что ж, мы хотя бы знаем ее имя. – Вздохнул Пашка, когда они вышли на улицу.
– Да, но толку-то? – Юлия поджала губы – Я вот думаю, Пашка, а с чего мы взяли, что был какой-то художник и какая-то романтическая история? Шкаф вполне мог принадлежать Антуанетте, а портрет мог написать кто-то из ее друзей или подруг. Поэтому Нерон Петрович и не помнит художника.
– А почему в шкафу? – Возразил Пашка.
– А просто шутки ради. Потом Антуанетта уехала, а громадный шкаф с собой не повезла. Следующие жильцы заклеили картину обоями, чтобы не смущала. Ну подумай сам, какой пылкий влюбленный будет заклеивать портрет любимой женщины?
– Может, он хотел ее забыть.
– Ох, Пашка! Почему он тогда не продал шкаф? Ладно, думай, как знаешь, поиск все равно зашел в тупик. Мне все-таки кажется, что Элиэйзер надел на нас розовые очки. Как только шкаф приведут в порядок, выставлю его на продажу. Ну, не раскисай. По крайней мере, это было интересно.
Через несколько дней жизнь в комиссионке вернулась в привычную колею. Юлия склеивала фарфоровую чашку, Элиэйзер с Пашкой чинили старинный телевизор, а позабытый уже шкаф мирно возрождался в столярной мастерской. Все было хорошо.
Элиэйзер приладил переключатель и осторожно перевел его в рабочее положение. Последовала вспышка, и Пашка, как раз поправлявший вилку в розетке, с руганью отскочил в сторону. Телевизор не отреагировал никак.
– У, рухлядь! – старик в сердцах грохнул по нему кулаком – Выкинуть…
Экран моргнул и ожил.
– Пашка, смотри-ка, шкафный дом! – сказала Юлия – Звук есть?
Элиэйзер что-то подкрутил, и из динамиков донесся искаженный голос:
– «… доживает свои последние часы. Уже завтра рабочие не оставят здесь камня на камне. И, хотя здание не подлежит реставрации, а на его месте планируют построить детский
