утрате или моему грядущему камер-юнкерству? – уточнил Рене.
– Второму – меньше, – отвечал практичный Хайни, – в качестве камер-юнкера ты будешь мне больше полезен, чем при никому не нужном малом дворе.
– И не жаль тебе меня? – Рене снял с кушетки тарелку и два носка и пристроился у Хайни в ногах.
– А что тебя жалеть? Твое камер-юнкерство – как моя нынешняя инфлюэнца, продлится недолго и закончится выздоровлением. Кто обучен подниматься по лестнице – тот поднимется по ней снова и снова. Правильно, что ты подальше держишься от наследника – в будущем он кто угодно, но не наследник. Ты движешься по верной орбите – значит, выиграешь. И я с тобою – если раньше не помру.
– У тебя точно инфлюэнца? – Рене принюхался, но ощутил разве что запах чего-то протухшего и несвежих кальсон.
– Ты намекаешь – не отравлен ли я? – спросил Остерман, – Не знаю, все может быть.
– Дай мне проверить, – встрепенулся Рене, – ты же знаешь, что каждый из Левенвольде – это немножечко врач.
– Если вы травите людей, еще не значит, что можете их лечить, – проворчал Остерман.
– То есть, если служишь Танатосу, нельзя одновременно служить и… ну, этому… – Рене замялся и забавно закатил глаза.
– Асклепию, – подсказал Остерман, – а заодно и Эросу, как это делают некоторые. Как бы тебе не разорваться между ними, мой золотой мальчик.
– Пока держусь, – мужественно отвечал Рене, – а ты, если хочешь жить – дай мне проверить, возможно, счет идет на минуты.
– Как вы это проверяете? – подозрительно спросил Остерман.
– Увидишь, – Рене ловко, как кошка, перебрался через разделяющие их пледы – казалось, что у Хайни под пледом не две, а целых четыре костлявых ноги – и поцеловал своего ошеломленного собеседника. Быстро, словно ужалил. И мгновенно вернулся на прежнее место – словно гадюка атаковала и снова спряталась.
– Рейнгольд! – Остерман подпрыгнул на своих грелках и брезгливо вытер губы, – Знаешь, мне не нравятся подобные шутки. И я – не из этого лагеря.
– Ты не отравлен, – умиротворенно и весело объявил ему Рене, – да, вот так мы и проверяем. Оттого, наверное, Гасси и занесло в этот, как ты говоришь, лагерь. А я – пока держусь.
– А если бы – да, был бы отравлен, что бы ты делал? – спросил Остерман.
– У нас есть и противоядия, – гордо ответил Рене, но тут же увял, – Правда, они так себе. От тофаны и вовсе противоядия нет. Но мы над этим работаем, правда, Хайни.
– Я слышал о пасторе Десезиусе в Каторжном остроге, у которого прихожане умирали и оживали, – задумчиво припомнил Остерман, – это же твой человек, Рейнгольд?
– Значит, нужно убирать пастора из острога, – рассудил Рене, – если уже и ты мне о нем рассказываешь.
– Не стоит, – успокоил его Хайни, – мои шпионы докладывают только мне. Больше ни с кем они знаниями о пасторе
