itle>1
Белая ворона. На голубой стене здания, со стороны двора, краской нарисована белая ворона. Она стоит и смотрит прямо на дверь. Какая-то странная маленькая дверь, как будто для гномов. И всегда закрыта. На ней висит огромный ржавый замок. Слишком большой для такой маленькой двери.
Я стою на газоне. Хотя написано, что по газону ходить нельзя. Я, правда, и не хожу. Я стою. Ходить мне трудно.
Трава напоминает мне о футбольном поле. Вон там ворота. Я разбегаюсь, бью по мячу, он ровной линией летит прямо в середину ворот, ударяется о сетку, отскакивает.
Правда, всё не так. Я будто вижу все в обратной перемотке: не отскакивает, не ударяется о сетку, не летит в середину ворот, я не бью по мячу, я не разбегаюсь. Я стою и глазею на траву. Надо мной десятки молчаливых темных окон, сзади меня голубая стена с белой вороной, впереди меня зеленое футбольное поле-газон. Мне нельзя вперед. Я должен повернуться, доковылять до этого здания и поселиться за одним из этих тусклых окон.
2
Снимаю башмаки и надеваю тапки. Правда, не сам. Мама снимает башмаки и надевает мне тапки. Мелкая кафельная плитка грязно-желтого цвета под ногами. Белые металлические весы – еще из каменного века, наверное, – ждут меня. Длинная серая вертикальная линейка измеряет мой рост, длинная серая горизонтальная линейка измеряет мой вес. Зачем это им? Зачем им мой рост и вес, если я и хожу-то с трудом?
Маму не пускают на лестницу. Говорят, надо прощаться вот здесь – на этой мелкой кафельной плитке. Я смотрю: там, где лестница – крупная черно-белая плитка. Как в шахматах. Интересно, это как-то связано с прощанием? Здоровые не должны ступать на шахматную плитку? А больные ступают – и превращаются в шахматные фигуры, которые в любой момент может кто-то срубить? Так что ли?
Вообще-то, я не любитель шахмат. Я люблю футбол.
По лестнице приходится долго идти. Мама сказала, что скоро я смогу ходить быстро. Совсем скоро. Она так и сказала: «Скоро ты сможешь ходить быстро и даже бегать. Потерпи. Совсем скоро!» И если я ей и поверил поначалу, то фраза «совсем скоро» в конце… В общем, не стоило ей так уж настаивать на слове «скоро». Оно как-то порастратило свою силу.
У меня отдельная палата. Мама сказала, что у меня иммунитет ослаблен. Я толком не понял, что такое иммунитет, и переспросил, почему я не в общей палате. Она сказала: «Поэтому. Из-за слабого иммунитета». Я не стал больше спрашивать.
Тут одна кровать и белые стены вокруг нее. Меня уложили на кровать и ушли. Я встал с кровати. Стены чисто белые. Постельное белье – тоже. Никогда этого не понимал в больницах. Почему нельзя покрасить хотя бы одну стену в желтый там, или в синий. Это же интересней.
Окно расположено как-то высоко, в него и не взглянешь. Я вспомнил дверь для гномов и даже хмыкнул. Если тут действительно бывали гномы, то им здесь явно не рады. Какое-то противогномное окно. Хотя кусок неба видно и когда сидишь на кровати. Квадратный отрывок неба. Как аппликация на белой стене.
3
Гулять можно, сказали. Только с медсестрой. Вот делать нечего. Она будет помогать мне идти. А я и сам могу! И гулять можно только с трех до пяти.
Сейчас у меня капельница и я смотрю в потолок. Чувствую себя глупее некуда с иголкой в руке, вытянутой в сторону, «на раскоряку», как говорит мама. Несколько красных точек вокруг воткнутой в кожу иглы – искали вену. Неужели ее и правда так трудно найти?
4
– Эй. Привет.
– Привет, – сказал я. Передо мной стоял пацан старше меня года на три, наверное.
– Ты из отдельной палаты?
– Да.
– А че ты? Инвалид или спидозный?
– А ты кто такой?
– Я нормальный.
– Я тоже.
– В таких палатах только ненормальных держат. Инвалидов, спидозных и психичек.
Я посмотрел на свое молчащее окно и на окна рядом. Как пустые глазницы дома.
– Каких еще психичек?
– Вон там, – сказал пацан и ткнул пальцем в район моего окна. – Ее иногда видно. Уродка кривая. Она иногда там кричит, а потом врачихи к ней забегают и она перестает.
– Что кричит?
– Просто орет. А один видел, как ее вели. Она так озиралась по сторонам, – и пацан показал, как она озиралась, хотя сам явно этого не видел. Вытаращил глаза, открыл рот и стал вертеть головой. Я подумал, что, скорее всего, похоже. – А ты из какого окна?
– Вон то, – показал я на свое окно. Оно
