Это мать завсегда накормит, примет, обогреет любого ссаного-сраного. А жизнь? Жизнь – богиня, причём в самом расцвете своих женских сил. Не она, её любить надо. И то, если будет на то высоко благосклонное позволение. А они: «не мы такие, жизнь такая», «жизнь – боль», «жизнь дала трещину» … И ведь ещё на что-то претендовать пытаются! Э-эх…!»
Космос сидел на пороге дома Вселенной и смотрел в её бездонные глаза. Плутовка пригласила его на аудиенцию. Ему хотелось портера и курить, но в ассортименте был только чай, дурацкий индийский крупнолистовой чай. Космос встал, стряхнул звёздные крошки от космических круассанов со своих индиго и, пройдя на открытую веранду, насыпал себе заварку прямо в кружку. Нажал на клавишу термопота и, когда края кружки встретились с кипятком, как самый заядлый перфекционист, расставил на кофейном столике всё по своей, никому не ведомой методе. Листья никак не желали разворачиваться, сколько бы он не хороводил их ложкой. Глядя в самый центр этой «бури в стакане», он вдруг подскочил и так, как положено всем гениальным изобретателям, возопил: «Эврика! В смысле – они обязаны вернуться!»
Времена… Хорошие, добрые времена… Они имеют разные свойства. Свойство кануть в Лету, свойство быть забытыми, свойство быть желанными… Но есть самое прекрасное их свойство. Возвращаться.
Глашка вытирала пыль с каминных часов. Массивная вещь никак не хотела вписываться в интерьер крохотной девичье светлицы. Откуда они появились, Аглая уже не помнила, но, слушая их мерный ход, вечерами она мечтала. О чём? Да обо всём сразу! И вот сейчас, стирая с них пыль, она вновь мечтала обо Всём.
Вдруг что-то попало в глаз. Она с зажмуром моргнула. В тот момент фигурные стрелки сложились и стали кружиться, выписывая на циферблате ленту Мебиуса. Чем дольше они это делали, тем причудливее менялась обстановка в комнате. Спящая Аглая вышла на лоджию, сняла москитку, влезла на окно и.… пару раз вдохнув полной, третьего размера грудью, полетела. Куда и почему? Спрашивать – лень. Она летела, просто летела…
За окном дышала весенняя ночь. В пруду жабий хорал снова и снова начинал с третьей цифры, давно ушедший на покой почтовый Филин лениво ухал в чаще, с неба сыпался серпантином золотой метеоритный дождь. В воздухе пахло ночной фиалкой и чем-то неотвратимым… Позади растворялся бой каминных часов. «Как странно», – думала последовательница Икара, – «Вроде бы ночь, но какие яркие краски! Какие чёткие запахи, резкие звуки! Шизофрения снов, ей Богу, евпатий-коловратий!»
Можешь ли ты себе представить, большинство окружающих тебя людей видят исключительно чёрно-белые сны. Без звуков, без запахов, без ощущений. Большинство людей во сне смотрят черно-белое немое кино. Немое кино, не сопровождаемое даже расстроенным пианино тапёра, немое кино, начисто лишённое каких-либо эмоций. И когда они просыпаются, они ничего не помнят. Ведь какой смысл запоминать то, в чём ничего не было, какой смысл запоминать пустышку?
Помнишь, бабушка в детстве тебе говорила «как поспишь,
