имело решающее значение. Матрос – это вечно бунтарская душа, рвавшаяся к свободе; он не мог через неделю после революции примириться с “тихой пристанью”. Его мятежная душа рвалась вперед, она чего-то искала, она толкала его к действию, к активности. Между тем матрос видел несоответствие между делами и словами меньшевиков и эсеров и терял доверие к этим “вождям” февральской революции. Это прекрасно знала и учитывала наша маленькая группа, вышедшая из тех же матросов, и потому-то матросам удалось постепенно захватить власть в свои руки. Считается, что Временное правительство потеряло свое влияние и свою власть над Балтийским флотом только в конце сентября 1917 года; это неверно. Власть Временного правительства над Балтфлотом фактически была потеряна еще в апреле…»
Матросам безусловно импонировала показная бравада псевдовожака, его громогласный рык и отборная матерщина, показная бесшабашность и пудовые кулаки. С этой точки зрения Дыбенко был просто идеальной кандидатурой. Что касается автора, то я не уверен в том, что Павел Ефимович с первых дней пребывания в совете занимал там твердую большевистскую позицию. Если даже после взятия власти большевиками в октябре 1917 года он будет выкидывать самые невероятные фортели, то весной 1917 года он вообще имел смутное представление о социал-демократии, не говоря уже о таких тонкостях, как большевизм и меньшевизм. А поэтому, я думаю, что действовал Дыбенко несколько иначе. Он чутко улавливал настроение матросских масс и всегда старался ей угодить, чтобы остаться на плаву. Как известно, в первые месяцы после февраля 1917 года наибольшей популярностью пользовались эсеры, а потому Павел Ефимович скорее всего в данное время больше симпатизировал эсерам, чем социалистам. При этом до поры до времени своего членства он ни в какой партии официально не декларировал.
Любая революция – это время наглых и беспринципных людей, могущих постоять за себя и готовых идти по головам других к пьянящей власти авантюристов. Именно таким и был наш герой, обладавший всеми необходимыми для этого качествами – силой, статью, крепкими кулаками, цинизмом, склонностью к дракам и пьяным дебошам. Кроме этого, Дыбенко считался страдальцем, так как сидел на гауптвахте (кто там знал, что сидел он вовсе не за политику, а за военное преступление – дезертирство!), так что в глазах большинства матросов он был безусловным героем-бунтарем.
Теперь Дыбенко пребывал в своей стихии. Он почти каждый день выступал на митингах, перекрикивая и матеря своих оппонентов, а порой и просто сшибая их с трибун кулаком. Он демонстрировал свою преданность всем революционерам без разбора – и социалистам, и эсерам, и анархистам. Тогда ему было абсолютно все равно, за кого драть горло. Если кого и понимал Дыбенко лучше всех, то это анархистов. У тех все было просто – ни государства, ни армии, и каждый живет, как ему вздумается. Но записываться и в анархисты Дыбенко тоже не торопился. Главное сейчас было не ошибиться и поставить именно
