и того же требуют, что и он, а смотришь – не то: вместо недоверия вышло доверие Временному правительству, а то еще хуже – война до победного конца. Причина: резолюцию составляли другие, кто революцию понимает так, как ее оценили господа родзянки и колчаки. Но где нет ошибок? “Лес рубят – щепки летят”».
Другими словами, Дыбенко черным по белому признается в том, что анархиствующая братва ходила на митинги, как в цирк, и всегда была рада проголосовать за программу очередного зычного и веселого оратора. Сегодня, например, приехал выступать большевик, ругал последними словами царизм и войну, просил принять его резолюцию, а почему бы и не поднять руку – с нас не убудет, а человеку приятно. Завтра приехал эсер со скабрезными анекдотами про шашни императрицы с Гришкой Распутиным, насмешил, животы обхохотали, так почему бы и за его резолюцию не «голоснуть». Ну а послезавтра анархисты прикатят, будут рассказывать, как хорошо всем будет жить, когда вообще никакого начальства сверху не будет, как за таких не проголосовать?
А потому никто особенно не удивлялся, почему это на крейсере «Адмирал Макаров» команда вдруг объявила его «кораблем смерти» и вывесила помимо Андреевского флага еще и черный флаг с черепом и костями – то ли Веселый Роджер, то ли символ готовности умереть в бою с германским флотом за дело новой России. Кто-то, по недомыслию, воспринял это всерьез – и зря! Потому как уже через неделю-другую настроение «макаровцев» вдруг разом снова переменилось, и умирать в боях за правительство они дружно передумали, а потому черный флаг с черепом спустили, и все поголовно записались в левые эсеры, так как те обещали крестьянский коммунизм.
В начале марте 1917 года агитировать за большевиков в Гельсингфорс приехал А.В. Антонов-Овсеенко. Ему пришлось нелегко, так как основная часть матросов большевикам не слишком симпатизировала. При этом никаких авторитетных матросов-большевиков в тот момент в Гельсингфорсе не было – они еще не успели вернуться из царских тюрем. Зато Антонов-Овсеенко встретил Дыбенко, который к этому времени еще не определился в своей партийной принадлежности и считал себя просто стихийным бунтарем за матросскую свободу. Дыбенко согласился помочь заезжему агитатору и организовал для него пару митингов на кораблях, продемонстрировав свой авторитет и неплохие организаторские способности. Антонов-Овсеенко быстро нашел с Дыбенко и общий язык, рассказав о планах своей партии, пообещав собеседнику хорошую партийную карьеру, если тот станет выразителем большевистских идей в Гельсингфорсе. Идея пришлась Дыбенко по вкусу, и между ним и Антоновым-Овсеенко быстро установились неплохие личные отношения. Впоследствии знакомство с Антоновым-Овсеенко еще не раз сослужит Дыбенко хорошую службу. Антонов-Овсеенко, собственно, и нашел Дыбенко, первым выделив его из толпы матросов-бузотеров как весьма перспективного кадра, с которым надо работать и которого было бы неплохо заполучить в свои партийные ряды.
К середине марта в Кронштадт начали постепенно
