бог ведает! —Остался у него.
Весь день с мошной раскрытою
Ходил Ермил, допытывал:
Чей рубль? да не нашел.
Уж солнце закатилося,
Когда с базарной площади
Ермил последний тронулся,
Отдав тот рубль слепым…[48]
Вот и разберись с этой Россией… То – «воруют-с…», а то – Ермил Гирин…
То – глумливое хихиканье интеллигенции, а то вдруг – купцы, рукобитием решающие сделки на перевозку «десятков тысяч четвертей зернового хлеба». Чему верить?!
«По закону или по понятиям?»
Рябушинский и Шлиман
Простой и добрый семьянин,
Чиновник непродажный,
Он нажил только дом один —
Но дом пятиэтажный.
Как мы видим, и биржа в трактире, и устные сделки продолжают существовать весь XIX век. Более того, русским купцам решительно не нравился нотариат. Многим из них казалась обидной необходимость «излишне» фиксировать на бумаге то, о чем уже договорились. Тем более заверять написанное. А то как получается?! Мало того, что я и так дал слово. Еще и бумагу подписал – уже великая крайность. А тут договор еще заверяют, ставят печати, и выходит – окружающие сомневаются в моем слове?! Кому-то надо доказывать, что я намерен исполнить сказанное?! А кто-то еще будет перепроверять меня, сверяя сделанное по написанной бумаге?! Обидно-с…
Мне не удалось установить, какая часть сделок еще в начале XX века проходила без юридического оформления, но было их очень, очень много. Рассказывая о вороватой по своей природе России, теоретики нашего воровства в упор не видят разбросанных по всей нашей классике упоминаний колоссального веса «честного купецкого слова».
Герой Шишкова Прохор Громов – убийца, преступник, полуделец-полубандит. Но и он, внук грабителя на больших дорогах, дает – и сдерживает! – честное купецкое слово. Наверное, никак нельзя иначе[49].
Другой регион, другой климат, другие люди. Не Сибирь, а Волга. Но и в «Бесприданнице» Островского звучит «честное купеческое слово». Герои могли бы давать его по более приличному поводу.
Речь, собственно, шла о том, кому и на каких условиях достанется обесчещенная очаровательным негодяем – героем Никиты Михалкова «девица-бесприданница». Купцы рассуждали о несчастной женщине как о предмете чисто торговых операций, в правовых понятиях – как о переуступке (продаже) права пользования собственностью.
Но это уже второй вопрос. Дал купец такое слово – и держит. И никому не приходит в голову, что он может вести себя иначе[50].
Так же ведут себя московские купцы у Ивана Шмелева[51].
Проходной герой Куприна, молодой неопытный помещик, заключил невыгодный договор, сильно переплатил за погрузку арбузов на баржу. Хотел бы он расторгнуть договор, отказаться, нарушить уже данное слово, «кинуть», современным языком, схитрившего подрядчика…
– Бросьте, убьют, – сказали ему.
Вот так. За нарушенное слово можно заплатить и собственной жизнью
