были «масса» и «экономика». Он был экономистом, но не психологом, не
«инженером человеческих душ», и ломка, трагедии этих душ его не трогали вовсе. Даже в музыке и
литературе (принято считать, будто Ленин любил музыку и литературу), он черпал не
художественные, а, если так можно выразиться, политические эмоции. Как можно было не
понимать того, что уже самой природой в каждую нацию закладывается чувство здорового
97
отталкивания друг от друга? Исключение составляет лишь одна, более развращённая в этом
смысле нация – евреи, которых Ленин и приветствовал за её способность к перемешиванию. Так
на них, на этих бедных евреев, потому-то всю жизнь и сыплются шишки со всех сторон. Связать
свою жизнь (жениться или выйти замуж) с человеком иной национальности может лишь
безличностный человек. Личности же идут на это лишь в силу какой-то особенной, выходящей за
всякие рамки сильнейшей любви или плотской страсти.
Тамара Максимовна приносит им на подносе чай, который они выпивают, не замечая, что
выпили. Несколько раз входит Ирэн и снова скрывается на кухне, слыша, что разговор идёт всё о
том же.
Роман просто обескуражен слабостью своих взглядов и убеждений, которые, оказывается,
можно опрокинуть без всякого труда. Ему кажется, что этой своей неустойчивостью он ничем не
отличается от девочек, когда-то легко соблазнённых им. Сидя всё в той же уютной красноватой
комнате, он, по сути, находится уже в другом мире. Ещё со времён службы в армии Роман знает,
что, самоопределяясь, всякий человек должен отточить себя в первую очередь оселками таких
понятий, как жизнь, смерть, счастье, смысл жизни. Пожалуй, это-то и есть главная задача любого
человека. Теперь же, после политического выступления тестя, у него смещаются и эти понятия.
– А известна ли тебе какая-нибудь историческая личность, которая могла бы быть выше
Христа? – не давая ему опомниться, вдруг спрашивает Иван Степанович, остановившись прямо
перед диваном.
– Выше Христа? – удивляется Роман. – Бог, наверное. Ну, Бог Отец, как его называют. Правда,
какая же это историческая личность? Да и Христос тоже…
– Ну, пусть хотя бы и не историческая. А выше Бога?
– Да как это возможно?
– А по-моему, возможно. Для нас, русских, выше Бога – древнерусский князь Владимир.
– Но как может простой князь быть выше Бога? Таких князей были десятки.
– Ну а как же не выше, если он выбрал для своего народа христианство, то есть Христа и,
соответственно, Бога отца? Выбрал, понимаешь? Смог выбрать! Церемония выбора расписана во
всех школьных учебниках истории. Понятно же, что выбирающий Богов должен быть выше их всех.
А как иначе? Так вот представь,
