или катание с горки, нависло над нами. Если бы мы с Багирой
имели математический склад ума, то, вероятно, пытались бы выработать алгоритм дальнейших
действий, чтоб хоть как-то выпутаться. Но мы были творческими людьми. Поэтому погрузились в
страдания.
– Ты бы просто написала ей, что любишь ее. А зачем… про смерть-то?
– Ага! Я бы написала – а она бы раззвонила всей школе, что… ну что я неполноценная.
Багира с сомнением покосилась на меня. Спросила грустно:
– А так, думаешь, не раззвонит? Ты бы уж лучше в Петровну влюбилась! Петровнушка – это
человек. Или в Донатовну, завучиху… Говорят, она передушила в округе всех кошек и сшила из них
себе пальто. – Багира попробовала засмеяться, но я оборвала ее:
– Не говори глупостей!
– Да я и не говорю…Слушай, Акелище, я ведь эту Зою с пятого класса знаю – она у нас до Петровны
математику вела. Стерва еще та. Эта не из тех, кто будет сидеть у окошка и молча рыдать… Она
тебе еще покажет и любовь, и небо в алмазах – тут к гадалке не ходи. – Багира со злостью пнула
пустую консервную банку, попавшую под ноги.
Но Багира все-таки преувеличивала. Потом мы узнали, что Зоя, найдя мое письмо, действительно
рыдала в учительской. Учителя даже думали, не вызвать ли ей «скорую помощь».
. . .
– Багира… а что, если я прыгну в полынью? А потом скажем, что я как бы топилась, а ты меня как
бы спасла?
Мы подошли к заснеженному по колено пруду. Начерпали полные сапоги снега, но не обратили
на это внимания – ноги-то уже часа три как были мокрыми. Вот она, полынья. Черная-пречерная
вода ходит кругами – рыба что ли плеснулась? Лед вокруг тонкий и весь какой-то кружевной – у
моей сестренки такой воротничок на школьном платье. Мы подошли и уставились в воду. Там
глубоко – это понятно. Я начну цепляться за лед – он будет ломаться. Багира не сможет меня
спасти – она куда легче – скорей, это я утяну ее за собой в воду. Тонуть, наверное, не больно,
просто дышать нельзя – и все. Я попробовала задержать дыхание, чтобы представить, каково это –
быть утопленником – и, в конце концов, почувствовала дикую, просто нечеловеческую, боль.
Значит, больно. И потом Багира… за что ей умирать? Ей-то до лампочки прекрасная, загадочная
химичка, вздыхает она, как и положено нормальному человеку, по блондину и двоечнику Димке
из параллельного класса. Не знаю, о чем думала Багира – я просто чувствовала, как крепко она
вцепилась в мой рукав.
– Акела… смотри! Кажется, поздно…
Я повернула голову и обомлела. Совсем рядом, в десяти шагах от нас, стояла химичка Зоя. Но не
одна. Много-много народу стояло. Ребят, взрослых. Петровна стояла – по правую руку от Зои.
Толстая
