никогда не смогу ее защитить ни от кого и ни от чего. Мне захотелось быть с нею, быть
ею, стать с ней единым целым. Я не понимала тогда, что в эти минуты так оно и было – такова
закономерность любви. На уроках я, понятно, не сводила с нее глаз. Если она замечала это и
улыбалась мне – я улыбалась в ответ. Потом ее улыбки стали… не то чтобы натянутыми, но
какими-то спрашивающими. Вот это уже совсем не входило в мои планы. И я пустилась на
хитрость. Едва поймав ее взгляд, я скашивала в сторону глаза и слегка прикрывала их ресницами.
Попробуй тут заметь в моем взгляде что-то такое! Однажды Мира оставила меня после уроков
переписывать сочинение. Теперь она сидела за своим столом и смотрела на меня требовательно,
неотрывно. Я почти разозлилась. Сердце мое и без того громко болело – зачем еще добавлять?
Наскоро дописав последнюю строчку, я бросила тетрадку на учительский стол и метнулась к
двери. «Оля, подожди…» Она подошла ко мне. «Оля, я хочу спросить тебя… – я вновь
почувствовала цепкий взгляд ее серых комсомольских глаз. – За что ты меня не любишь?»
Высокая, нескладная девочка стояла напротив меня возле классной двери и нервно переступала
длинными жеребеночьими ногами в красных босоножках. Я смотрела на ее босоножки. Мне
хотелось кричать от невозможности сказать в этом мире правду! Мой затылок едва доходил до
ее открытого локтя. Тут даже открывать рот было бессмысленно. Месяц спустя я перешла в
другую школу. Влюбленность еще долго вспыхивала во мне, но уже подобно сломанной
электрической лампочке: внезапный жар и свет сменялись многомесячным холодом и тьмой – и
обратно. Я думаю, что ее нет в живых – мне так легче. Никогда не приходило в голову ее
разыскать – да и зачем? Узнать, где и как растит внуков пожилая женщина с выцветшими
глазами? Нет уж, дудки! Она умерла – и точка. Ту, мою, сероглазую стриженую Миру забыли,
наверное, все на Земле, а я отчего-то помню. Я точно знаю: она была моей первой любовью.
В другой школе у нас была физичка Галь-Валь. То есть имя-отчество у нее были вполне
человеческими – Галина Валентиновна, но это пока она не встретилась в жизни со мной и с моей
подругой и одноклассницей Багирой, тоже крайне скорой на креативные решения и неумеренно
острой на язык. Недолго думая, мы прозвали старушку Гальванометром. Сокращенно – Галь-Валь.
Детство Галь-Валь пришлось на военные годы – на блокаду и все прочие ужасности того славного
времени – поэтому в начале девяностых ей никак не могло быть уж слишком много лет. При этом
выглядела она совсем старенькой бабушкой – сутулая, седая, в вечно шаркающих домашних
туфлях. « Ну что за перемены такие короткие, – доверительно жаловалась Галь-Валь нашему
